И перед ней и передо мной на стекле - я. Черноволосый, худой - одна штука. Позади (по памяти) стол, стул, кровать, шкаф, пылесос. На столе пачка бланков "ТОО СТРЕЛА", чайная чашка, карты, ручка. На стуле ворох одежды (мужской и женской), я. В кровати крашенная блондинка. В шкафу - дранные джинсы, рубашки и не помню что. У пылесоса на досках кот.

Дмитрий Макаров

ОТВЕТЫ*

А. Колчеву посвящается

Случится так,
но будет по-иному
вокруг.
А. Колчев "Пророк"

Позавчера, нет, вчера, нет, сегодня, буквально секунду назад я понял очень важную вещь: Надо жить дальше...

А теперь начнем с начала. В школе на уроке английского языка я как примерный ученик отвечал на вопрос: Do you sleep everynight? - Yes, I do, I sleep everyday.

Первый абзац - это растянутое до шестнадцати слов "Yes" в ответ на грамматически верно заданный гамлетовский вопрос:

To be or not to be...

Бессонные ночи приносят размышления. О книге, о друзьях, о жизни. Жизнь рождает книгу; друзья, читая, дают книге жизнь...

Я играю своим страхом. Актер, играющий на пустой крыше самоубийцу. Единственный зритель - Бог. Завороженный игрой актер вот-вот полетит, меняя Божий лик, на многоликость толпы...

Перо шуршит, как песок в часах. Мысль дятлом стучит в голове. В книге "Вопросы" каждая фраза - вопрос. Страница - сеть с множеством острых крючков. Цель - поймать, зацепить, остановить, заставить задуматься...

Но пока закорючки вопросительных знаков вцепились в руки. Листы шуршат за спиной. Крылья наполняются ветром возгласов:

За каждым словом, только ты и все... Назадавал вопросов, а кто отвечать будет, кто, кто, кто будет отвечать, кто...

Вопросы задавать легче всего. Любая маска вмиг скрывает лицо - судейский парик, шутейский колпак...

Но отвечать надо от собственного имени, даже при игре в "Верю - не верю"...

Для особо догадливых повторю: между мной и Макаровым со страниц "Вопросов" - цыган в шубе пролезет. Поговорка моего отца, когда подгоняемые детали имели зазор более 20 микрон, в него и пролезал в лисьей или заячьей шубе бородатый цыган. Уж их-то в родном Оренбурге мы с отцом часто встречали...

Итак, I. Не сильно я изменился за последние дни, только что стал носить белые рубахи. Жара...

Под моими ногами нет земли. Пол жаркого вагона - вот что носит меня. Мой адрес - не дом и не улица, мой адрес -десятый вагон. Первые три в смятку, последние сходят с рельс. Так что путь мой спокойно уходит за горизонт...

Но от себя не сбежишь, хоть прикуй тело к бомбе. Тринитротолуол моих слов не взрывает грешную оболочку...

Книга не изменила мир и куда уж тут мне с моим заиканием. Снова. Все возвращается и ничего не вернуть... Лишь фонарь за окном гонит грусть...Да и то не фонарь - лампочка в тамбуре темном и улица эта - вагон в туннеле огромном. Звезды - аварийное освещение. Все неизменно, ни конца, ни начала туннеля...

Актеры, вытащившие меня из запоев, уехали домой, в Америку. Забавно, теперь их дом в New York City. Сокращенно N.Y. City. - Yes/No город, - пошутил Сашка (окончил школу на год раньше меня). - Либо Да, либо Нет, либо ты есть, либо тебя нет, - добавил Димка (одноклассник). - Есть, есть, - отшутился я, прикладывая руку к дурной непокрытой голове.

Димка, Сашка и жена Дмитрия - Жанна (по настоящему Джоанн) приезжали в Москву на гастроли с тем же спектаклем, с замыслом которого Димка с Сашкой отбыли двумя годами раньше в N.Y...

Идея пьесы во многом моя. Но N.Y. сказал "Yes" только им. Сначала тихо, как студентам по обмену, потом погромче устами Джоанн, затем в полный голос аплодисментами на премьере, на гастролях...

И вот, прослышав о моей жизни, они задержались после гастролей, устроили для меня жизнь - театр. Пабло Пикассо, телефонные звонки, исправления в рукописях. Я ведь дверной замок с тех пор не менял, у Димки ключ сохранился...

Я не знаю о людях за окном почти все. Они не догадываются обо мне. Я им по хрену - и они мне. В этом наше главное сходство (скотство). И все это мое - мне не нужно не в пень - хочется пару кубов - дозу.
Я пишу чтобы отогнать эту мысль. Неудача.

Меня тогда по обмену не отпустили. То ли учился не так хорошо, то ли побоялись: я все кричал что-то, тусовался. Видно, все No достались мне...

- Спасибо, ребята. До встречи, - думал я, провожая глазами серебристую птицу "Боинга". Спасибо за "Вопросы" и за то, что бросил пить и курить, особенно за последнее. Пора мне самому сказать Yes. Пора отвечать на вопросы...

К слову сказать сюжет пьесы прост, как все гениальное. Вроде дружеского розыгрыша. Серьезной шутки...

За несколько дней до Конца Света на Землю приходит Спаситель. Слуги - исполнители Страшного Суда задерживаются; неувязочка или воля отца. Кто знает...

И Спаситель ходит меж людей, чураясь различных проповедников, потерявших истинное слово в песке болтовни, ищет слова, чтоб предупредить людей, привести их к покаянию, размышлению над своей жизнью...

Он отдает все свое нищим, ибо они молчат и глаза их открыты горем. Он ищет понимания, помощи, но время уходит, ускользает, как пламя догорающей газеты, которую он поджег чтобы согреть свои руки...

Это почти точный текст предисловия (в моем розыгрыше письма хозяину квартиры) на спектакле оно звучит на многих языках, то тише, то громче, вплоть до начала действия. Потом первый звонок, второй, третий, занавес подымается, хозяин идет открывать дверь...

Вопрос: Что бы Вы сделали, если Спаситель постучал в вашу дверь?

Не думайте так долго, я отвечу: пригласил бы его в дом и предложил чаю, человек все-таки пришел...

С любым человеком следует разговаривать по-человечески только потому, что он человек, если, конечно, ты сам себя считаешь человеком...

Когда за дверью оказался мой старый друг, загорелый, возмужавший, чисто выбритый, я его сразу не узнал, но впустил в дом. Человек с такими открытыми и грустными глазами не мог сделать зло. Так я говорил себе позже, но тогда глаза его наверно светились насмешкой, задором: Ну, давай, угадай, кто я?

Но и через пять минут, даже при включенном свете я не узнал его. Все-таки было что-то в его глазах, впустить незнакомца вечером в дом, для меня это не шутка...

Выждав еще секунду, он представился и все сразу встало на свои места. Загар, выправка, стрижка - друг вернулся из армии, вернее, с войны в Чечне...

- Как жизнь? - спросил я по привычке.

- Моя жизнь кончилась полтора года назад, - ответил он.

Я сразу не понял.

- А сейчас ты что делаешь, - с усмешкой спросил я.

- Летаю, вот к тебе залетел. Можно?

- Да, конечно. Я обедаю, разделишь трапезу, - искусственный тон служил мне защитой. Я не написал Андрею ни одного письма, считал, там на войне ему не будут интересны наши суетные, мирные дела, но всегда передавал через его мать приветы, мол, помним, ждем...

- Родителей нет, они на Югах отдыхают, кури, или, может, чарку водки.

- О'кей, я хочу приготовить яишницу, - сказал он, осматривая плиту.

Я выдал ему все для яишницы, включая совет:"Не делай ничего, обед на плите". Он рассмеялся и принес из прихожей свою сумку. Откуда и как, я сразу не заметил, он извлек полдюжины пива и бутылку водки.

- Пивка для рывка, водочки для подзаводочки, а там и обед в ход пойдет...

И пошло-поехало. За рюмочкой - рюмочка, и за рюмочкой - рюмочка, и за рюмочкой - две. А там слово за слово, слово за слово, и после рюмки слова, слова, слова...

За окном среди темного неба без грома, без дождя полыхали молнии...

Здесь стоит прервать рассказ. Позже, уже после психлечебницы, я думал, что прожил всю свою жизнь зря. Я читал не те книги, смотрел не те фильмы, слушал не ту музыку, общался не с теми людьми, если не смог сразу рассмотреть, угадать, кто пил со мной всю ночь...

Рассказы Андрея потрясли меня, но не более. Я не почувствовал его любви ко всем тем людям, которых он встречал на войне. Я был сплошной "не". Я даже не опьянел. Утром, после бессонной ночи, я, совершенно не уставший не заметил ухода Андрея...

На кухне с успокаивающей размереностью капала вода. Кап-кап. Кап-кан.

Кан-кан... Я не закрыл кран.

Расхаживая по комнатам, я обдумывал одну фразу из ночного разговора:"Многим нравится война, даже многим солдатам; перед тобой враг, если не ты, то он убьет тебя, причем всегда кажется, что первым начал он. Все ясно и просто, окапывайся и стреляй, в этом смысл жизни..."

Будем делать выводы: Пять девушек - мои любви или любови. Три дома - три города в которых жил. Три фонаря - мечты. Дороги - работы. Стол - все что осталось мне. Стул - я сам. Кровать - восемь часов каждые сутки. Шкаф - прошлое. Пылесос - подарок на свадьбу (с работы).

Кап-кап...

Мне на глаза попалась газета, на последней странице в "Кроссворде посложнее" я прочитал: "53. Когда кто-то спрашивает о смысле или ценности жизни - болен (великий психолог)". По буквам подходил Фрейд. Тогда я только усмехнулся...

Кап-кан...

Потом стал все меньше воспринимать окружающее, квартира ускользала от меня...

Пришла девушка, года три назад мы встречались. Я сделал ей предложение, потом мы расстались. Зашла она за кассетами или книгой, не помню. А я набросился на нее с руганью:

- Я тебя люблю, а ты связалась с каким-то... - и т. д., пообещал даже пристрелить этого подонка...

Совсем свихнулся, забыл, что три года прошло, да и тогда я бы таких слов не сказал, ну два три стихотворения написал бы, да напился пару раз и все...

Она побледнела, платье поправила, будто всю грязь с себя стряхнуть хотела. Дрожащей рукой дверь открыла и вышла, чуть на пороге не упав. Но дверь захлопнула. Я про нее сразу забыл, уселся в кресло, обстоятельства убийства обдумывать. По какой улице пойду, где оружие достану, когда, как...

Кап-кап. Кап-кап.

Вопрос: "Тварь я дрожащая или право имею?" - минуты две в руках подержал и решил: "Имею. Тварь..."

Забавно, ведь Достоевского я до того дня не читал. На "тварь дрожащая" меня березовый лист натолкнул, на ветру он так же, как я дрожал. А дальше любой без Достоевского этот вопрос задать может...

Вышел я из дому, направился по обдуманному маршруту. Сначала пешком, потом потянуло к людям, в троллейбус. Еду, от чувства собственной значимости меня на полсалона распирает, пассажиры так от меня и шарахаются. Кто они - твари, актеришки, статисты, а я сам себе режиссер...

Кап-кап. Кап-кан.

Пока глаза черные, пронзительные в меня не уперлись, я ехал повторяя себе: Имею, имею, тварь, тварь...

Троллейбус за угол завернул, очнулся я и поехал в психлечебницу. Без надежды какой-либо, просто, как птица, что зимой обратно в клетку просится, по стеклу стучит, зная только одно - там тепло и кормят...

Приехал я, постучался в окошко приемное, боялся - не пустят меня. Но врачи со мной побеседовали вдумчиво, позвонили куда-то, потом повели переодеваться и так далее...

Кап-кап.

Вскоре я опять перестал воспринимать прошлое. Жил одним днем. Санитар бил меня по ночам за полеты во сне. Бок до сих пор болит. Сны свои я наутро плохо помнил, только ощущение свободы, боль падения и то как-то смутно...

Солдатик в моей палате каждый вечер кричал: "Сестра, бинт"! Как попал под обстрел в госпитале в Грозном, с тех пор с головой не дружит. Санитар его лечит тем же кулаком. Он у нас ефрейтор запаса, работы нет, а с нами только строгость нужна и дисциплина будет. Солдатика он уважает. Погодки они, но таблетки больному не очень помогают...

Свои таблетки я не пью, вернее, тогда не пил и теперь не пью...

Звук капающей воды постоянно преследовал меня, наверно, в расположенном рядом туалете неплотно кран завернут. Или моя крыша течет. Нет. Неуемное желание завернуть кран сотни раз отрывало меня от безделья. Завернуть кран, завернуть кран. Но...

Мама ко мне приходила, я ее успокаивал. Она все никак не могла поверить, да и я тоже не знал во что верить. Главное старался не забыть маму...

Девушка приходила по средам, иногда по четвергам. Я ее сразу не узнал, потом мне говорили, что приходила она почти каждый день, а я в осознание ее существования приходил лишь раз или два в неделю. Забавно, да...

Познакомились, разговарились; смешная, она мне казалась маленькой кошечкой. Зверьком, ищущим, к кому приласкаться, но неизменно сохраняя острые коготки...

Дней через пятьдесят пришел Андрей, он пришел в среду. Пришел, посмотрел и победил мою болезнь...

- Как поживаешь? - спросил он.

- Как птица летает, - ответил я и бледно зеленое пятно рядом с Андреем превратилось в девушку - кошечку, в Аню...

- Тогда возвращайся домой птица, зима кончилась, - слово "птица" прозвучало как маленький взрыв, прыжок, скачок...

Но 5*7=35 почему я не Фрейд, 7*5 - 35, 2*4 - 8. В году 366 дней 12 месяцев 52 недели 8784*60 - 527040 минут, море секунд. Боже дай сил бросить 2*2

И я вспомнил все. Мир распахнул свои ворота. Окно в мир открылось. Осталось отворить дверь клетки...

Из больницы меня выпустили не сразу. Но я спешил, врач удивленно констатировал почти полное восстановление памяти, причем я вспомнил даже то, что было в течение последних пятидесяти шести дней...

Я спешил помнить, спешил жить. "Ответы" я начал писать в больнице. Приходилось прятать тетрадь или отправлять листки в письмах домой. Когда медсестра спросила, что я пишу, я, не задумываясь о последствиях, сказал:

- Библию для детей. Новый завет. Сестра только покачала головой, а могла и врачу рассказать. Шутят они там по своему и шутки тоже понимают неадекватно. Мне иногда кажется, что и врачи больны. С кем поведешься, так тебе и надо...

А потом подумал. Как просто и верно. Так у настоящего писателя даже фраза: "Он посмотрел в окно и вышел из комнаты" - звучит совершенно. Видно, тогда я и стал писателем. Навечно запятнал свои руки чернилами. Кровью бессмертной литературы...

Кап, кап, кап.

"Вопросы" - Ветхий завет - путь познания одинокого еврея, в каждом потомке овцеводов живут беды и чаяния всего рода иудейского, как в капле воды отражаются все свойства мирового океана. Путь познания себя, как птицы божьей. Долгий урок стихосложения с разучиванием двух строчек:

Не навреди

Не теряйся

Где-то капает вода, кап-цап, царап, кап-кап.

Я знавал одного человека, он считал - достаточно выполнять десять заповедей и верить в существование Бога. Смешно, мне представился здоровый парень с крестом на шее, читающий Библию в туалете, а в остальное время мирно шатающийся по улицам...

Следовать заповедям - недостаточно чтобы делать добрые дела, подобающие мужчине. А без них...

Он ответил подобно другому моему приятелю. Тот читал Блока только в туалете...

Любитель чтения классика в уединении гордо ответствовал:

- Я знаю наизусть около тридцати стихотворений...

Похвально.

Кап-кап, кан-кан

Интервью с самим собой. Бутылка водки перед зеркалом. В Сергиев-Посад и обратно.

Вопросы...

Ответы...

Здесь автору следует откланяться и откашляться. Вернемся к Андрею. Он встретил меня около ворот. Я ждал, беспокоился. Родители задерживались. Сизые облака двумя острыми стаями устремились к заходящему Солнцу. Пояс брюк оставлял полную свободу движений. Я сильно похудел. Каждый вдох-выдох болью в ребрах напоминал, что я умею летать. Запатентовано и утверждено более чем десятком печатей...

Кадр из американского фильма.

В режиссерском плане большими буквами:

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ТЮРЬМЫ. Над церковью галки летают.

И дальше чуть помельче:

Где-то капает вода.

- Здравствуй, Рязань...

- Здравствуй, Дмитрий...

Андрей пожал мне руку, повесил себе на плечо мою черную сумку. В ней кроме тетрадки, документов и направления на ежемесячный осмотр, содержалось немного больничного воздуха, темнота и маленький лучик света, пробивающийся сквозь неплотно застегнутую молнию. Подобный набор царил в моей душе. Редкое совпадение, что в суме - то и на уме...

Взял меня под руку и быстро все объяснил. Он убедил моих родителей. Маленькое путешествие мне не повредит, а, скорее, поможет наполнит жизнь - это в данной ситуации самое главное. И принимая это в рассмотрение они снабдили его адресами родствеников в Оренбурге и деньгами. Он обещал часто звонить и не спускать с меня глаз. Потом Андрей сдвинул меня с места...

Инвалид, впервые вставший на протезы, делает первый шаг с меньшим страхом...

Весна пришла, но птица боялась спугнуть ее прохладный ветерок и свое желание свободного полета первым срывающимся криком и первыми угловатыми взмахами нескладных крыльев...

Нет сил. Две точки опоры - не подняться и не упасть. Мысль упирается в подушку, рука ручкой в бумагу. Мне не умереть, но от слова до дела сутки грязи, йода. Дожить до завтра жопа. Мне не хочется жить. Отказаться о кайфа Стать как все навсегда я не знаю я ничего не знаю не зна

- О-О-О'КЕ-Й-Й,- и я шагнул...

Но Андрей обещал не спускать с меня глаз. И расстояние до подъезжающего троллейбуса мы покрыли одним махом. Но он только мигнул задними фарами и отошел не дожидаясь нас...

Поймали машину. Быстрота и бескорыстность водителя убедили меня в силе Андрея. Опаздывающие к поезду, на вокзале мы стали провожающими. До следующего поезда оставалось 5 часов...

Кап-кап

В камере хранения нас дожидалась сумка с одеждой и снедью в дорогу. Какая заботливость, какая ирония. Андрей забыл шифр...

Телефон не отвечал. Никого нет дома...

Кап-кап

Неудобства, причиняемые человеку шестым пальцем на правой руке. Долгие годы привыкания, смирения с судьбой, убеждения себя, что ты не хуже других. Каждый раз я прохожу через эти пытки, берясь за перо. Негнущийся перст хочется скорей спрятать в карман, сохранить на тихую незаметную память...

Трое суток. Вокзалы, поезда...

Моя шестипалость пугает только меня. Окружающим наплевать. Я пропал из дома, взяв с собой только тетрадки. В прошлом я однажды твердо решил - при пожаре мне следует в первую очередь спасать тетрадки своих стихов. Глупость. Если бы молодость знала, если бы старость могла. Находясь сейчас после трех дней переездов, как после бездымного пожара с тетрадкой в руках у развалин былых миражей, один на полустанке между восходом и закатом, между молодостью и старостью, понимаю - спасать надо было мать и отца. И лишь чувство того, что еще кое-что знаю и еще что-то могу удерживает меня от желания сломя голову, руки и ноги броситься под поезд...

Единственное оправдание...

Плохой из меня апостол. Написал домой. Кинулся в горящее здание семьи. В догонку родилась путевая заметка, но следует заканчивать, беречь чернила.

Вокзал и Андрей просыпаются одновременно - редкая слаженность.

Где-то капает вода. Когда-то...

* * *

Спасибо на хлеб не мажется и не булькает.

* * *

Я все помню - обременительная способность. Боже, не лишай меня сна. Люди, не сделайте меня волком. Я помню все человеческие слабости. И все будет хорошо.

* * *

Если хочется сделать назло, я всем назло творю добро.

* * *

Иногда я чувствую себя церковью, стоящей на рыночной площади. Мне не остановить несправедливой торговли вокруг. Но мои двери открыты. И с худой крыши кап-кап...

* * *

Раздвоенность моего положения очевидна. Я чувствую - сквозь меня проходят два пути: от вторника к понедельнику и от вторника к среде. Воспоминания, как и все мое, - реальны для меня. Я лишен способности воспринимать прошлый день полузабытым сном. Два поезда - "настоящее - прошлое" и "настоящее - грядущее" несутся во мне. Под моими ногами не видно земли. Пол плацкартного вагона.

Одна догадка страшит меня. Последние вагоны этих поездов связаны цепью. Цепью неизвестной длины. И составы несутся без остановок. Кап-кап. Экспрессом...

* * *

Андрей бодр и свеж, как утренняя газета. С передовицы улыбается красавец-шахтер. Рапортуем! С опережением плана.

К границе Европы и Азии...

* * *

Вокзал. Юноша в черной майке с надписью белым SEX. К нему подходит старушка и спрашивает, что там написано.

- Не знаю, - отвечает молодой человек.

- Тогда лучше сними, - советует старушка, - вдруг это означает - бей русских.

Немногие знают, что такое война. Черная майка с большими красными буквами: WAR

Мысль умирает не доходя просто обрывается линия нить жить жизнь невозможно но это не для героев а х бля котенок герань на надо хоть хотеть знать мама я устала я пать гос поди ненавижу назад

* * *

Звук капающей воды неотвязно преследует меня. Болезнь возвращается? Не хотелось бы рассказывать то, что я узнал только психиатрам и больным. Они не поймут.

* * *

Самара. Запах мокрого асфальта. Тишина.

- Как перед обстрелом, - сказал Андрей и пошел в купе проводников пить водку и петь песни о войне в Чечне. Эта война еще не успела обрасти своей романтикой. Андрей поет песни про Афган, заменяя Афганистан на - Чечня...

По размеру не подходит...

* * *

Сплошные "не". Даже не опаздываем...

* * *

Муки творчества. Радость творчества.

Легкость дороги. Стоптанные ноги.

Я - Авель и Каин. Я с ними и с вами.

* * *

Психологическая зависимость. По ночам, во сне - я часто курю. Досмаливаю почти до фильтра и гашу в умывальнике в маленькой лужице воды под неплотно закрытым краном...

* * *

Я - акушер, принимающий все ваши мысли всерьез, и поэтому сам остаюсь без идей, без идей, без идей...

Но все же я люблю людей.

Кап-кап. Кап-кан. Кан-кан.

* * *

Меня занимает лишь то, что относится к литературе. Любое слово, фразу я оцениваю - можно использовать или нет. Литература повинна во всем. В обожествлении любви и в узаконивании жажды крови - в войнах. От Ветхого Завета до последней страницы вчерашней газеты - боль и страдание. Следует остановить эту лавину...

* * *

Главное не морализировать...

* * *

Вновь Самара. Стоянка час. Солнце. Попутчик Сергей едет на свадьбу своей любимой.

- Только я буду кричать "Горько" искренне, - повторяет он.

Ирония свадьбы.

* * *

- Война учит не жить, а выживать. К ней невозможно до конца привыкнуть или подготовиться. Мне повезло. Я вытащил раненого из зоны обстрела. Когда я бросился к нему, звуки стихли, в полной тишине я добрался до него, потащил.

Пули не задевали нас. Хоть пляши...

В пустом темном вагоне горела только дежурная лампочка. За окном проносились деревни, переезды. Андрей нащупал стакан, налил.

- Ты лучше об этом не пиши, а, впрочем, тебе решать.

- Так вот с тех пор я перестал бояться. Я поверил - меня кто-то бережет. И стал учиться жить. Лучше школы не придумаешь. Смерть рядом ходит...

- А воевать?

- А воевать стало труднее, они ведь тоже выносят своих раненых, даже убитых...

* * *

Купол неба - огромная лупа.

* * *

Мир логичен. Логическая единица - вектор земного притяжения, стремление вниз, к падению, к смерти. Деревья, дома, люди, храмы - инверсия, тяга к небу, к жизни. Человеку дана сила -способность к прямохождению.

Будем логичны...

* * *

Последние дни на редкость бесстрашен. Не боюсь ни ядерной войны, ни кариеса...

* * *

Намеренно не касаюсь поведения Андрея. Никто не поверил бы. Разве может пятилетний ребенок поверить, что ему будет 60 лет, он состарится, умрет.

* * *

На этих страницах мой облик неясен и размыт, как тень. Писательство - занятие для теней. В небе радуга, у печи падуга.

Возлюби меня пока я сильный прости ма герань не по литература жив а я запятая завтра поди уз рай или ад адрес ат выбыл я жопа грязь зад все под ногтями подошвах луна мля я он она гря здесь всегда все и сейчас грязь есть грязь все что надо конца мама возьми меня к себе до отца я боюсь спать стенам скучно магнитофон кран вода

* * *

Зубная боль в поезде. Будто танцуешь вальс с собственной болью, от смущения наступаешь ей на ноги. Она улыбаясь наступает в ответ маленькой туфелькой - "Чтоб не поссориться".

Андрей развлекал меня рассказом об орле.

В районе боевых действий живность не водится. Беспокойно. Но однажды орел уселся на крышу пустого дома. Птицу обстреливали в течение получаса. Орел не улетал, лишь неспешно оглядывал окрестности. Будто охранял. Он покинул свой пост, только когда захотел. Гордый...

* * *

Впервые под куполом рынка. Мы защищали девушку от пристающих к ней двух здоровых парней. Мне повредили руку.

- Производственная травма, - шутит Андрей, накладывая в поезде повязку. После ранения он в госпитале работал. Гробовщиком.

- Я был средним, типичным солдатом. Мерку для гроба снимал с себя. Ложился на пол, одна дощечка в ногах, другая за головой. Табуретки делал, плотничал. Почти все рамы в госпитале с помощью ребят починил.

* * *

Андрей наделен редким свойством. Он двигается среди людей, не рискуя неловким движением повредить чью-то жизнь. Со старанием неизменно пьяного церковного сторожа он поправляет светильники чужих судеб. Ему некуда спешить, ибо любое движение доставляет радость. Но задержавшись грозовая туча может не освежить, а потопом смыть город. Мы вынуждены постоянно переезжать.

* * *

Ночевка в посадке у костра. Прозрачная тишина. Если лечь на спину и посмотреть в небо, чувствуешь движение звезд, вращение Земли, бег времени..

* * *

Собирая дрова, придумал последнею фразу для "Ответов". Завтра Оренбург. Радуюсь, как приходу Нового Года. Долго ждали дорогого гостя, на столе остались только кости.

* * *

Оренбург. Радушная встреча - сильный дождь. Вокруг нас, овечьим цоканьем набойками - копытцами, спешат в укрытие женщины. Мы идем спокойно. Я жмурю глаза от брызг и страха. Звук одиноко капающей воды. Постоянно рядом.

- Боже, помоги, дай только с матерью свидеться, - просил я тогда, принимая хлесткие порывы дождя разгоряченным лицом. Андрей стоял рядом, рассматривая содержимое своей сумки.

Небо обрушивалось на меня сотнями, тысячами мельчайших сумашествий. Я так давно не летал. Я ушел слишком далеко от дома, чтобы совершать добро.

- Да-да, ле-ле, ко-ко, доб-ро, доб-ро, - в бешенном ритме стучал дождь.

Улица полностью опустела. Где-то пел соловей. Маленькое чудо - соловей днем.

Андрей выбрасывал в приоткрытую водосточную решетку содержимое карманов, ранее туда отправилась сумка. Последний он вытащил из нагрудного кармана - маленькую черную коробочку. Покачал ее на ладони. Кап-кап.

- Что это? - я взял коробочку. Кап-кап.

- Шагомер, - Кап-кап.

- Но ты же знал, что этот звук - Кап-кап - сводит меня с ума. Я думал - Кап-кап - что болезнь возвращается, а это только шагомер - Кап-кап.

На счетчике - 9999 - Кап-кап.

Андрей взял шагомер - Кап-кап

- Он сломался. Все, - и швырнул его в водосток.

- Теперь тебе нечего бояться. И нам пора прощаться, - он пожал мне руку, обнял.

- Прощай, Дмитрий. Возвращайся.

Всего лишь в квартале от этого перекрестка в доме бабушки меня ждала мать.

И последняя фраза: Надо жить... не помня зла и..

Федор Достоевский умер в воскресенье, 21 января 1881 года

*"Ответы" - заключительное произведение дилогии "Вопросы"-"Ответы". "Вопросы" были опубликованы в третьем номере Devotion.

Перелистнуть назад На первую страницу
Перелистнуть вперед