Ренат ГИЛЬФАНОВ

из архивов журнала ЛИМБ

* * *

Двадцатый век, прикидываясь Шивой,
копается в душе, как в шкуре вшивой.
Потом он тихо спит, прикрывшись тучей.
А ты молчишь, забыв, что сам певучий,
и различаешь клекот в горле века,
хохочущем в изнанке человека.
Больной поэт бредет своей дорогой.
Кусок пространства смотрит недотрогой.
Внезапный ветер, вечер ли, уныло…
А сердце – что ж, когда бы в нем не ныло.
Но ноет, потный конь жует уздечку,
и губ движенье больно человечку.
Вот почему смыкают насмерть веки
двух карих глаз угрюмые калеки.

* * *

Я сутулый скрипач с наведенным смычком.
Мои пальцы – глаза с удлиненным зрачком.
И в колючих суставах, не ломок не цел,
наполняется кровью их сбитый прицел.
Только клавиатуры гармошечный ряд,
как больной бумеран, намозоливший взгляд,
распрямлял белый шрамик хрустящих идей
и вылизывал лица замерзших людей.
Холод щек твоих влажен, мой славный дружок,
наполняется паром твой красный рожок.
Как о жаркую свечку мохнатая моль,
истекает янтарной слезой канифоль.
И стоят десять лип, содрогаясь корой.
И топорщится снег ноздреватой горой.
И лениво втыкается сонный смычок
в наглотавшийся ветра холодный зрачок.

* * *

Забежали в горло паучки,
разбросав мохнатые крючки.
Так на вкус приятно кисловат
пьяных слов мясистый киловатт.
Бросьте! Он не наш! В уме мозгов
не найти расколотых кусков.
Так стояла мама у плиты,
вытирая темные следы.
А из глаз вонючий запах хлорки
выбивал размокшие подпорки.

* * *

Съедает ночь твои слова.
Увы, они совсем не те.
Как инфракрасная сова,
я ясно вижу в темноте.
Так ищет сломленная ветвь,
искомкав белый хохолок,
зеленых контуров ответ
в морщинах скрывших потолок.
Ты в лапку прятал гибкий трал,
потел над склейкой паутин,
в ладонях жизнь перетирал,
как снятый с трупиков хитин.
Как он был жесток, ты был слеп.
Но слюдокрылых этих стерв
ты одевал не в шелк и креп,
а в собственный дрожащий нерв.
Сова в задумчивых очках.
Не больше внятности у слов,
чем жизни в липких кулачках
твоих растянутых узлов.