« к странице автора отключить рубрикатор »

Хуан Рамон ХИМЕНЕС

из книги
"НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ"

(Тома I-II)


§

Луна сквозь туман волнистый
ласкает взглядом
мимозы желтые кисти
перед фасадом.

Луна и мимоза - очарованье кладов
заговоренных! -
разливают золото и прохладу
средь слез зеленых.

И мнится птице - во сне алмазном -
звенит над садом,
и вдруг дробится в стекле атласном
алмаз рулады.

§

Казнить захочешь, так казни!
Но все ж, господь, повремени...

О, ради звонкого светила,
и бабочки золотокрылой,
и ради трели соловья,
и придорожного репья,
и ради рощи апельсинной,
и роз, и звезд на небе синем,
и ради сумрачной сосны,
и перламутровой волны,
и ради губ, как вишня, красных,
и ради глаз больших и ясных...

меня казнить повремени!
...Но коль захочешь - то казни..

СПОКОЙСТВИЕ

Полночь, спасибо! Все замолкает...
Отдых какой, отрада какая!

Бриз над полями тихо летает.
Дышит спокойствием даль морская...
В небе застыла звездная стая,
трепетно-белая и золотая...

        Полночь, как славно! Все замолкает...

Дремлют слова... Болтовня пустая
с губ простодушных, как днем, не слетает,
в скучные фразы звуки сплетая.
Рот запечатан. Отрада какая!

        Полночь, спасибо! Все замолкает...

Видится мне страна колдовская,
разум, наполненный болью до края,
от повседневности отвлекая -
плач колокольный, толпа людская...

        Вышел я в полночь... Все замолкает...

Ветер язычества, мир окрыляя,
веет повсюду. Дол населяют
древние мифы... Листья листая,
дуб шелестит прелюдию рая...

Полночь, спасибо! Все замолкает.
Отдых какой, отрада какая!

ЗОЛОТО И МАВР

Девушки, три первоцвета (о лето
дворов андалузских!) -
как три источника света.
Светлого солнца ласка,
светлой звездочки ласка
(песня, шелк и покой),
светлого моря ласка.

Первой достанется клад золотой,
третьей достанется мавр молодой
(мак ярко-красный,
палубы пляска,
вечная сказка...).

А сердце мое отдам я второй.

СВЯТАЯ НЕДЕЛЯ

Процессия течет. И простофили и сивиллы
идут к голгофе чередой; за ними - смерть сама,
пространство... время... и с эскортом
дюжих альгвасилов
кортесов депутат - на наши головы чума.

О депутат! О раб автомобиля и котурнов!
Сатурна не боишься ты? Не слышишь разве,
        как Вольтер
в божественной ночи хохочет громко и бравурно
над микрозвездами микровысоких сфер?

Святая Вера... Магдалина... Ветер над свечами.
В углу пописал ангелок. Покой и лунный свет.
И, завершая маскарад, в торжественном
        молчанье
шагает за Надеждой весь муниципалитет.

§

Когда романтическая симфония отзвучала

и на клавиши лепестком туберозы упала рука,
рояль еще долго Шубертом бредил,
        и струны качала
полная аромата меланхолическая река.

Промолвила Бланка: - Немцы, по-моему,
        скучноваты... -
А жена адвоката - о музы! - зевнула: - Тоска!
- Лучше других Бетховен, у него хороши
        сонаты, -
сказала кубинка Роса с самомнением знатока.

У меня накипали слезы; я ничего не ответил,
от них убежал я в сад - побродить среди
свежих роз...
И зеленой печальной ночью в саду я
        Шуберта встретил,
кавалера небесного ордена белых звезд.

РОСТОВЩИЦА

Серебряной ночью, под сводами
        Райского Треста,
она побрела, когда ключ повернулся в замке,
к агентам небесным - себе обеспечить место
на старом, как мир, уплывающем вдаль челноке.

Рихард Штраус, когда бы он только сумел
        вдохновиться
этой старостью трудной, угасшей
        во мраке ночном,
посвятил бы ей пьесу, наверно:
        "Одной ростовщице,
с пожеланьем покоя блаженного в мире ином".

Жаль, что небо не банк, не песеты
      небесные звезды -
долговые расписки с собой захватила она!
...Но зато ей достались бесплатно дочерние
          слезы -
их в тенета могильной травы заманила весна.

КАТОЛИЧКА

Опускает долу глазки тараканьи
и - в экстазе - жидкого белка нежней,
только... сердце у нее, как твердый камень,
потому что небо равнодушно к ней.

Уважает сильных мира. Но, бедняжка,
в собственном дому она почти что нуль...
Эту деву - ах! - увидеть бы в рубашке! -
запах бани и начищенных кастрюль.

Сосчитает кур. Прикинет, подытожит.
Не несется? - Так под нож ее, под нож!
Яйца дороги на рынке? Ну и что же, -
ведь курятина дороже...
        Ты живешь

нелегко, моя соседка! Сердце это
жаждет света, ждет пресветлого Христа!..
В перемешку все... Подобье винегрета...
А в желудке - ежедневно - скукота!

НАВАЖДЕНИЕ

В солнечном мареве, радужном,
        светлом и зыбком,
тают и тонут цветы на весеннем лугу;
ты убегаешь и каждым движением гибким
легкость античную воссоздаешь на бегу.

Синей тесьмой горизонт золотой опоясан,
и в идиллическом шуме гигантской сосны -
из-за холмов приходя отголоском неясным -
всплески морского волшебного гимна слышны.

Лесбос ли это?.. Иль, может быть, Крит?
        Иль Китира?..
Время сместилось... Реальности блекнут черты,
снова кентавры встают в дуновенье зефира,
я - Аполлон, и Дианой мне видишься ты.

§

Над крышами скользнув, течет поток червонный,
в бездонной синеве разбрызгивая злато;
счастливые цветы, разлив зеленых листьев,
весна хмельных полей - все золотом объято.

Поля хмельной весны облиты позолотой -
червонною тоской далекого заката;
над платиной речной прохлада луговая,
пернатых суета и ветерок крылатый.

Я - словно обнажен. Я - золота частица...
Язычником бы стать, среди нетленных статуй
вне времени бы жить - бездумно, бестревожно
и быть сильней богов, огромнее заката...

ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗИМНИЙ ОТЛИВ

Суденышки малые у причала; стада
река унылой канавой с кровью темнее сажи...
Тиной покрыты пляжи; к закату похолодало...
В сумерках ветер стонет горестно и протяжно.

Матросы сошли на берег, руки в карманах,
в зубах у каждого трубка... В тиши неприветной
намокшие чайки выныривают из тумана
и громко горланят, кружа над крепостью ветхой.

Падает вечер; на небе свинцовом, хмуром
ни звезд, ни луны. Из прокопченной харчевни -
сквозь меланхолию стекол - видна гравюра:
чернеют баркасы в черном порту вечернем.

ИДЕТ ДОЖДЬ

Меня баюкает ливень; баюкает, словно
каких-то стихов незнакомых нежные ритмы...
О закоулков зеленый сумрак! - к нему прикован
взгляд черных глаз, печальных и полуоткрытых.

Замкнуты двери. Приглушенно звучит беседа...
Говорят, что наша душа скитается где-то дождливыми вечерами...

В глубине коридоров
сны проплывают облаком еле заметным...

Улица вся промокла. Дрожа, хоронятся птицы
под плюшом густолистым.
        Школьницы мчатся стайкой,
книги к новорожденной груди прижимая,
под огромными бабушкиными зонтами.

Вот и глаза открылись... Перекрученной нитью
струи тянутся с неба... И, говоря откровенно,
надоело смотреть на игру пузырей мгновенных,
на зеркало тротуара в наплывах пены.

§

Полнолунье наполнено запахом розмарина.
Над морем прозрачным и необозримым
соцветья созвездий горят серебром старинным

По белым холмам нисходит весна в долину.
О сладость меда, о бриз, пролетевший мимо!
По лугам бы помчаться в порыве неодолимом!

Поле - в глазури, в лазури - небес глубины.
И жизнь становится сказкой неповторимой,
и бесшумно ступает любовь по тропе незримой.

МЕЛАНХОЛИЯ НАСЛАЖДЕНИЯ

Первых дождей наслажденье!
В монотонной прохладной лени
дождя - уже сгущается темень -
воспоминанья, как наважденье!

Явь городов, города сновидений,
братьев проказы, нравоученья
старших, совести угрызенья,
школьные огорченья,
улыбки сочувствия, переплетенье
радости и печали, тени
умерших и мыслей круженье...

Поцелуи, быстрые, как мгновенья,
поцелуев степени и ступени!
Первых дождей наслажденье!
Печаль, поцелуи, капель паденье...

§

Эбеновый мрак текучий,
куст перламутровый в нем.

Король Хуан прикоснулся
в полночь к розам цветущим
белым своим огнем.

На крутое небесное дно -
опаловой башни круче -
плескучее море возведено.

НАГОТА

Конь, черноты чернее,
вынес из моря, впрягаясь в волну,
женщину - белую белизну.

И помчалась по пляжу
округлость нагая,
переплетая белый и черный цвет.

И, словно собака,
волна, округлая и тугая,
не отступая, не отставая,
на мокрый песок набегая,
катилась за ними вслед.

§

Звезды сражались
на полях небосклона.

Под черными шатрами
пересверк зеленый,
фейерверк червонный.

Звездное слово - лазоревое пламя,
земли касаясь,
рассыпалось звоном
над затишьем сонным.

§

Если б только роз я жаждал!..
Только звезд - и больше ничего!.
Но в явленье малом каждом
вижу то, что видно сквозь него.

МЕЛОДИЯ ХОРОВОДА

(История Тересы...
Девочки.)

Историю жизни моей
вам я хочу рассказать.
Эта жизнь была золотая, -
о радуга, в сердце моем разлитая! -
эта жизнь была золотая,
королевским дворцам под стать.

Историю жизни моей
расскажу я вам снова.
Она пьшала кровью багровой, -
о радуга, в сердце вошедшая мне! -
она пылала кровью багровой,
как пылает мак по весне.

Историю жизни моей
я вам расскажу опять.
Эта жизнь, серебром сверкала, -
о сердце, ставшее радугой небывалой! -
эта жизнь серебром сверкала,
прозрачной реке под стать.

ДЕТИ БЕГУЩИЕ

Дети, которые пели весь день,
завтра песню опять запоют.

        Но не вернется ушедший день.

Завтра, завтра - кричат упрямо, -
завтра сильней запахнет сирень,
завтра громче колокол грянет,
завтра пол солнцем исчезнет тень

        Но не вернется ушедший день.

Это бегство спешное из сегодня
к новым рассветам, к иному огню,
к новым деревьям шажок - с дороги,
куда не поставишь опять ступню.

        Бегство, бегство к смертномy дню.

Другое солнце, другие воды,
лестниц иных иная ступень -
ибо все, что было вчера, нисходит
за умершим днем в могильную ceнь.

        И не вернется ушедший день.

Дети, что бегали целый день,
завтра снова начнут беготню.

        Бегство, бегство к смертному дню.

§

Щемящая боль забвенья!

        Лоб, огромная кладовая,
где собраны памяти звенья,
где навсегда остались
исчезающие мгновенья.

        Как удивительна вечность
вешей преходящих, случайных:
и радость не иссякает, и горе
всегда изначально...

        Все рассветы и все закаты.
Все прощанья всех расставаний вечерних;
всех полночей все звездопады;
всех возрастов женщины,
устремившие к солнцу взгляды...

§

Божественно чистой росой окантован,
влажным забвением скован, перед рассветом
городишко кажется средневековым.

Но солнце ему возвращает снова
современной эпохи приметы.

§

Отблески стекол цветных на мраморе пляшут;
в пространстве желтом, сиреневом и зеленом
жены нагие по лепесткам ромашек
ворожат мечтательно и напряженно.

Над звонкой оградой голубиная стая,
лазурный фонтан смеется тонко и длинно,
нагота блистает белизной горностая,
шелковистой мальвой и золотым муслином.

Женщины смотрят магически и лениво
и в теплые краски погружаются тихо;
и мелодия солнца звучит лейтмотивом
в этой певучей и пестрой неразберихе.

§

Быть сильным или слабым? Что же
решить - быть слабым или сильным?
Стать наблюдателем сторонним?..
Ловцом выносливым, двужильным?..

Смотреть на дождик над водой,
на стаи облаков бесплодных
и слушать, как растут деревья,
как плещется фонтан холодный...

Иль не глядеть вокруг, не слышать...
И только труд,-лишь труд извечный...
Тебя он сделает незрячим,
глухим... каким еще?.. Конечно -

немым; немым! - немым и грустным,
всегда печальным, безъязыким,
как придорожный тихий камень,
иль как младенец, спящий в зыбке...

        Контраст моей печали -
незыблемо-прекрасный вечер...

И все, что чувства отвергали,
когда я сильным становился,
приходит вечером из дальней дали...

§

У хрупкого хрусткого ветра
цветочный и солнечный вкус...
Какой удивительно грустный
ветра и сердца союз!

Уже начинается осень;
лирический бард - соловей -
оплакал багряные листья
средь колких, как солнце, ветвей.

Дождит временами. Все чаще -
все слаще! - любовный озноб,
и женщины призрак знобящий
не выгнать из яви и снов.

И плоть уже стала не плотью:
она, как морозный цветок,
при вспышках желанья теряет
за лепестком лепесток.

ЧЕРНАЯ ЧИСТОТА

Твои глаза, они взирали
в мои глаза. И разливали
черноту... Как в августе жасмин,
сверкнули звезды черными кострами,
и в беспредельной глубине Севильи
оделась крепом траурным Хиральда.

От этой яркой тени
я ослеп! Спокойные глаза играли
чернотой и ласково и дерзко,
и затмевали свет, и медленно стирали
все прочие цвета!

        Во имя этих глаз -
        да будет черной чистота!

перевод Н. Горской

 « к странице автора отключить рубрикатор »