Второй акт Монплезирского балета
или цикута в подсознании
Д.М. – Дмитрий Макаров, сотрудник милиции на отдыхе.
В.Ч. – Влад Черновицкий, копирайтер в отпуске.
Место действия – под Парижем, в одном из подвальных кафе.
Время действия – утро тяжелой ночи.
Деньги и идеи взаймы.
Д.М.: Душновато для балета, представляешь, как маленькие лебеди – потные,
с пятнами под мышками – туда-сюда по сцене.
В.Ч.: Да... Интересно, а лебеди, даже если они прекрасные, потеют?
Д.М.: Однозначно, только мертвые не потеют. Хотя если сразу в ад. Там,
наверное, жарко. Как здесь.
В.Ч.: Нет, не может быть, – ведь души бесплотны. А без плоти не может быть
и пота. Если только пот души. Душевный пот! Моя душа обливается потом и кровью!
Д.М.: Не волнуйся. Как говорил мой командир: "Не ссы, Капустин, она и так
взойдет". Впрочем, прости за фамильярность – тот бармен вылитый мой командир,
уши ему в рот.
В.Ч.: Предлагаю первый тост: за необидность фамильярности и приятность прямых
выражений. Знаешь, порой некоторые непечатные в легальных изданиях слова бывают
очень кстати в некоторых ситуациях. В них есть свой особый характер и колорит.
Вот видишь ты, например, балерину с толстым задом и потными подмышками. Ведь
бывают же такие балерины? Вот. Ну, как тут не применить какое-нибудь хорошо
известное выражение. Как это по-французски?
Д.М.: Merde... Да, как это по-французски – Еще пива и водки? Ты выпей, тебя это
сократит. Хотя Сократ не пил, ничего не пил, кроме цикуты. Это его и сгубило.
В.Ч.: Нет, нет. Цикуту ему пришлось употребить, от чего у него развилась
непреодолимая и несовместимая с жизнью зависимость. Кёльнер, что вы подливаете
в ваше пиво?
Д.М.: Он немой. Как продавцы книг в транссибирском экспрессе. Наверное, чтобы не
спорить о вкусах. Он вообще-то пьет, этот содержатель сократовского притона балета?
В.Ч.: Один мой знакомый утверждал, что все эти античные любители философии были
боооольшими любителями возлияний. Причём на свежем воздухе, на фоне прекрасных
дионисийских пейзажей. Попивали винцо и рассуждали о материи и духе. Прикинь?
Д.М.: Совсем, как мы. Здесь явно свежее, чем на улице. И дух такой от этого
экзистенциального варьете. Ух, как в мединститутской общаге времен моей молодости!
Столько девушек с прекрасным знанием анатомии, поневоле циником станешь. Уйди,
постылая, я моногамен.
В.Ч.: А я смотрю на них, как на персонажей рекламных сюжетов. Вон та, в сиреневом.
Присмотрись, у неё на спине надпись: За несанкционированный доступ – двойной тариф!
Д.М.: Погоди, интересная мысль, дай посчитать – за полюбовное соитие – женитьба и
развод лет через пять, за изнасилование – сразу десятка. Верно. Ты не хочешь работать
в органах?
В.Ч.: Понимаешь, я привык работать органами или органом, но не в органах.
Д.М.: Да, ты же художник. Один мой подчиненный солдатик как-то разрисовал туалет
сценами из римской истории. Тиберий убивает своего сына, Калигула целует свою сестру
и т. д., лошадь. Ничего, в высшей мере познавательно, мне всегда хотелось оттуда в
Париж.
В.Ч.: А вот мой один приятель нарисовал на двери туалета с той стороны, где обычно
сидишь, Моисея, грозящего пальцем. Так у его гостей вечно случались запоры.
Д.М.: Там что, был сломан шпингалет? К слову тост – За подсознание!
В.Ч.: Принимается! Кстати, ведь гости моего знакомого, как правило, понятия не имели,
кто это на двери нарисован. Но тем не менее подсознательно где-то чувствовали неудобство
какое-то. Вот интересно, Сократ вряд ли что-то знал про подсознание. А по его утверждению,
если я чего-то не знаю, то этого для меня и не существует. Вот он не знал о подсознании.
Это значит, у него не было подсознания, по его выходит?
Д.М.: Извини, я прослушал. Тут такой кафель на потолке в сортире! Сверху я тоже молодец.
И никакого Моисея с Сократом в подсознании. Подсознание есть только у Фрейда и у венского
пива. Ещё кружечку!
В.Ч.: А ты знаешь, что наше Жигулёвское на самом деле всё то же Венское. Оно так и
называлось, пока большевики не посчитали это название излишне буржуазным и не заменили
его на хорошо нам известное и любимое некоторыми.
Д.М.: То-то оно так на подкорку прошибает. Вот Гитлер и компания, зря они этот бунт
затеяли, ведь у них было пиво. Хоть и венское. Ладно, у наших в Питере только злой
житомирский самогон из немецкого сахара. Дрянь.
В.Ч.: Предлагаю тост – за вытеснение дряни из подсознания!
Д.М.: Ляхаем! А в сознании мы её шнапсом убьем. Кстати, какое слово тебе больше
нравится – Божоле или Бордо?
В.Ч.: Если говорить о словах, то Божоле. Есть в этом что-то мягкое, женское, тёплое.
Оно вливается в тебя, как невинная русская девушка купается в молочной реке. А Бордо –
цыганка, теребящая за руку. Изыди, тварь нерусская!
Д.М.: Зря ты ее так, поэт. Я люблю полненьких. Эй, человек, по бутылке Божоле. По
полной. Я люблю полненьких.
В.Ч.: Да, как говорит мой брательничек, вино на пиво – диво, а пиво на вино – говно.
Д.М.: Вот Бунин – хороший писатель. Любил он это слово на четвертую букву алфавита.
А Божоле не любил. Дурак.
В.Ч.: Однажды Бунина спросили: "вы интеллигент?" Он ответил: "да упаси Господь! У
меня же профессия есть". А Божоле здесь не ахти, молдавское, наверно.
Д.М.: Все молдавские вина делают в Питере на Малой Адмиралтейской улице. Там рядом
место, куда Бродский ходил умирать. Мне всегда там плохо бывает.
В.Ч.: Да хрен с ним, с Питером. Хотя он очень похож на Париж, или это Париж похож на
Питер? Для нас в данный момент? Как написано у Экклезиаста, всё было и всё будет, ничто
не меняется и ничто не остаётся неизменным. Или как-то почти так. А если всё пребывает
всегда, то где-то сейчас должен быть и Сократ. Вот интересно, он опять травит себя
каким-нибудь ядом? Или может быть он присутствует сразу во многих из нас, вот мы и
травимся все, каждый понемногу, каждый своей цикутой?
Д.М.: Нам надо выпить, это избавит от сомнений. Как только интеллигенция начала хорошо
поддавать, пропала вся рефлексия. Правда, не у всех хватало здоровья. Пока дойдешь умом.
Но то не богатыри, а мы. Будем!
В.Ч.: С тех пор как интеллигенция начала поддавать, исчезла интеллигенция. Ну и слава
Богу. Будем!
Д.М.: Всенепременно. Я уже. Погоди, а что эти девчонки уже голыми булками трясут. Это
что – сиртаки?
В.Ч.: Похоже на то, сиртаки по-французски. Если я правильно помню, то сиртаки это то
же самое, что и танец маленьких лебедей. Просто у греков там фигурируют орлы, но так
как спартанцы вели сугубо мужской стиль жизни, то сейчас мы смело бы их назвали лебедями
сизокрылыми. А что, неплохой танец. Надеюсь, здесь нет греков и никто из них не понимает
по-русски.
Д.М.: Интересно, а у них здесь есть водка "Белый орел". В Белогорске мы ее частенько
потребляли от мороза. И было хорошо. Закажем по соточке. За постоянство памяти.
В.Ч.: Ты имеешь ввиду непрерывность потока сознания? Некоторые последователи восточных
философий утверждают, что счастье как раз в прерывании этого потока. Я лично думаю,
что о сознании следует говорить как о дискретной величине. Осталось только установить,
что это за величина и стоит ли о ней говорить. Кстати, а когда мы говорим, то в этот
момент мы думаем? Или на момент произнесения сознание отдыхает?
Д.М.: Вот почему я и пью. Как опрокидывают, так от гадливости ни дышать, ни думать не
могу. Только пить. И это здорово. Нельзя пить во время, только до или после. Девушка
вы загораживаете мне моего собеседника. Плиз, нафиг!
В.Ч.: Ахх! Хороша! Наверняка с Украины приехала подработать. Чому я не сокол, чому
не летаю? Впрочем, завтра мне лететь. Или послезавтра? Да и вообще, зачем куда-то
лететь? Спит гооороодоок, зааавтраа в полёоот! Эх, Дима! Хорошо!
Д.М.: Я, честно говоря, не понял, что мне сказал этот прилизанноголовый виночерпий.
Но он принес нам "Белого аиста" и запотевшего. А я бы сейчас съел чего-нибудь
метафизического. Дичь там или гуся, но обязательно белого. Под винным соусом с пампушками.
В.Ч.: Французы любят поесть, надо что-нибудь заказать. Ты умеешь по-французски? Потыкай
ему пальцем в меню. А то у меня только английский, а ихнего английского я не понимаю.
Д.М.: Закажем Оливье, мы же все-таки в столице. Или. Нет лучше Оливье, а то меня стошнит.
В.Ч.: Не говори так. Ох! Я счас вернусь. Похоже, там всё-таки была цикута. Я бы предпочёл
гашиш, ох, извини.
Д.М.: Да, судя по этому дядьке в белом, именно цикута и не лучшего, не гуманного качества.
Влад, ты здесь?
В.Ч.: Странным образом мир изменяет свои границы, когда ты исторгнешь на него часть
своей собственной материи. По-моему, нам стоит сменить дислокацию, а, командир?
Д.М.: Обязательно, до встречи, если встретимся.
В.Ч.: Мы не сможем встретиться, потому что никогда не расстаёмся. Помнишь? Всё было
всегда и всё всегда будет. Ничто не меняется, и ничто не остаётся навсегда.
|