ПЕШЕХОНСКОЕ ПиВО (серия 16)

В ОЖИДАНИИ ГОД ДО
или пражская весна и свисток в финале

В.Ч. – Влад Черновицкий, космический пришелец по легенде, растаманский засланец по натуре.
Д.М. – Дмитрий Макаров, метрдотель по легенде, разведчик.
Место в действии – Прага, Вацлавская площадь.
Время в действии – с утра.
Музыка рядом – Иван Севастьянович Бах, анго-французская сюита.

Д.М.: А чтой-то ты не во фраке? В приличное место пришел, а, окромя хрусталя, в руке никакого комильфо. Нехорошо, господин хороший.

В.Ч.: Во-первых, я уверен, что это не хрусталь, а какое-нибудь реквизиторское фуфло, типа стекла со свинцом. А насчёт фрака: Самый Главный Режиссёр всего этого представления хотел, чтобы я появился в водолазном костюме согласно моей легенде, но я ответил, что это оскорбляет моё национальное достоинство.

Д.М.: Лучше закусывать абсент хлебом, вот настоящее достояние республики. У французов батон, у немцев булка. Но сначала выпьем. У тебя нет часов или сахара?

В.Ч.: Возможно, мы сыты будем не только хлебом; но абсент закусывать следует небом, и только небом. Как тебе такой оборот?

Д.М.: Что такое небо? Это Осин. Осин, Осин ну давай у Листьев спросим. Нет, лучше сахарного песку на ладонь. Глотни, лизни, глотни. И еще по одной. С новоприбывшего тост.

В.Ч.: Судя по всему, я не являюсь для тебя ощутимым объектом реальности. Пока ещё. Твоё здоровье! Хм-м, а я думал, что абсент, это что-то из полыни…

Д.М.: Как говорил мой папа, лесничий в королевском парке, не все то гриб, что в лесу растет. Вряд ли абсент делают из полыни - пожевав эту гадость, не захочешь еще. А после рюмки зеленого стекла так хочется этой зеленой гадости. Слушай, почему, этот большой дядя улыбается. Думает, зеленый, значит, все можно?

В.Ч.: По-моему, этот дядя переборщил с гримом, нельзя его употреблять в таких количествах. А то, что улыбается, так это ж хорошо, если только он не японец, конечно. Впрочем, бывают ли зелёные японцы?

Д.М.: А вообще, есть они, японцы? Может Япония - это заговор картографов, у тебя есть письмо?

В.Ч.: Письмо? У меня, кажется, где-то был текст моей роли…. Но он, похоже, написан при помощи этих самых иероглифов, да к тому же египетских. Так что придётся рассчитывать лишь на импровизацию. Ты не помнишь, когда нам нужно вступать, в смысле, сколько мы ещё успеем купить?

Д.М.: Все куплено. Правда, я не очень понимаю, о какой роли ты говоришь? Хоть вон тот парень уже в четвертый раз душит девушку в сарафане. Я сижу и мне в кайф, абсент в теньке и сахар. У тебя до сих пор нет сахара. Да, нет в мире совершенства.

В.Ч.: Чёрт возьми, у меня действительно до сих пор нет сахара! И совершенно не приходится рассчитывать на милость господню, как птицы небесные это делают. О! Спасибо, милейшая, вот так и не ожидаешь благодати, а она вот, бац по темечку! Какая милая барышня это была в розовом и с сиреневыми волосами, и пудель с ней тоже хорош, хотя и похож на Хенди. Итак, как мне следует теперь поступать с этим благословенным кусочком высушенной сахарной свёклы?

Д.М.: Это ризеншнауцер. Максимум маленький ризек. Она точно сделала нам жизнь слаще. Хоть здесь и служат плохо, как принцу Гамлету. Но мы должны отвечать за тех, кого наняли, вдруг официант всю жизнь хотел стать актером, а ему: скорей, быстрей. Вот бьют часы, смотри, она и псу дает рафинад. Как пусто!

В.Ч.: Фу, кошмар! Я не буду есть рафинад, который дают псу! К чертям! Надо поймать всё-таки этого официанта на роликах, пусть принесёт полкило сахарного песку - по крайней мере, его уж точно не скармливают псам. О, нет, я не против животных! Я даже их люблю, иногда.

Д.М.: Я - за! Животные не играют ролей. Даже если и знают, что за "гав" получат сахар, они могут подождать удара часов. Хотя вряд ли они знают о часах. Вот, смотри, удар - и эта кислотница дает сахар памятнику Маяковскому.

В.Ч.: Дура. Памятники же не употребляют сахара, от этого у них развивается истерия, и они начинают выдавать себя за вымышленных личностей, а не за тех, кем, по замыслу своих создателей, должны являться. Я правду говорю! Вот смотри, этот памятник, ты сказал что Маяковскому. Но я точно помню, что в центре Праги был поставлен памятник Дону Кихоту, который в этой стране принял своё воплощение в образе некого Яна Гуса, за что и поплатился. Впрочем, именно на это он и рассчитывал. Но смотри, что с ним сделал сахар. Просто сахар, без всякого ЛСД, чем пробавлялись Пинк Флойд, уже ненавидимые Сексуальными Пистолетами, тьфу, прости господи.

Д.М.: Меня всегда интересовали два вопроса - Переживаешь ли ты смерть принцессы Дианы? И сочувствуешь ли борцу Гусинскому?

В.Ч.: Борец Гусинский? Я, знаешь ли, вовсе не сочувствую борцам. Сумо -обыкновенные камикадзе, к тому же толстые до неприличия, не понимаю, как можно ими восхищаться…. Наверно, мне никогда не понять загадочную восточную культуру. А насчёт принцессы... Давай обмоем эти грустные воспоминания этой весёлой зеленкой. Когда я знал принцессу, она тогда ещё не была моей женой. И это было лучше, чем всё, что было потом. Пардон, мне кажется, я всё смешал, и тебе не понятна моя речь. Прости меня, мой друг, наливай.

Д.М.: Я согласен. Но что там понимать в восточной культурке? Сажай вишню и хай цветет. А ты с толстой сумкой сиди под деревом и размышляй, как князь Волконский под дубком. Ну, за славу и доблесть. Двенадцать раз.

В.Ч.: Пойду чокнусь с памятником Блоку, хотя, нет, он ведь совсем недавно, если я правильно помню, был Маяковским. Не люблю двуличностей. И всё же, когда наш выход и где же письмо?

Д.М.: Уверен, Добчинский с Бобчинким до конца жизни спрашивали себя - а был ли ревизор и знает кто-нибудь в Петербурге об Александре Васильевиче Хлестакове? От этого Гоголь споткнулся об Пушкина и стоит здесь такой грустный. Техника, техника, техника! Где этот бравый парень в робе. На выход! Снимите паутину с чела поэта.

В.Ч.: Действительно, почему Самый Главный Режиссёр отдаёт такие важные подробности, как чело поэта, на откуп нетрезвым техникам? Стоп! Вот, кажется, к нам приближается Дама Сердца. Наверняка, это то самое место, где вступаем мы в борьбу за её благосклонность.

Д.М.: Да, сидят два гарных хлопца и без роли. А тут дама червей. И надо ее подавить интеллектом. Давай ты ей скажешь: "Как проехать до аэропорта?" А я спрошу, кто у нее любимый хоббит? Или спросим: доедет то колесо до Казани или нет? А в Казани все девушки такие красивые, как она или леди Ди?

В.Ч.: Или лучше спросить, действительно ли у неё такой размер бюста, или это ваты напихали для театральности?

(Подходит дама с пышным бюстом и спрашивает: "Не скажете ли, сколько сейчас градусов по Фаренгейту?")

Д.М.: Это надо спросить у Бредбери. Или у Рея Чарльза - ему виднее.

(Дама с безучастным видом уходит)

В.Ч.: Интересно, каков смысл прихода это женщины?

Д.М.: А она пришла с юга или с севера? А впрочем, какая разница, привязать бы ее к дереву. Она уже спрашивает у памятника, спрашивает то же самое у бронзового Владимир Владимировича. Это что, у нее роль такая? Градусник искать, а?

В.Ч.: Ищущий да обрящет. Нет, нет, градусник ни к чему, она же просто пыталась вернуть нас к реальности! Это намёк!

Д.М.: Да мы вольные птицы, Твое здоровье, пора, брат, пора. Впрочем, если это все пьеса, а это именно она - не может же пацан девятый раз душить девчонку, уже на дереве. И этот козел с флейтой к нам приближается. У нас должна быть роль, должна!

В.Ч.: Чёрт возьми, где же здесь наша роль?! А если я кину в этого флейточника бутылкой, это сойдёт за удачную импровизацию?

Д.М.: Да, вполне, к тому же бутылка уже пуста, надо еще прикурить от свечки, может, тогда точно хоть что-нибудь измениться. Кидай!

(Бутылка попадает в памятник, появляются два ангела в полицейских фуражках и на велосипедах; приближаясь, один из них свистит в свисток)

В.Ч.: Вот!!! Это реплика на наш выход! Я даже уже готов смириться с тем, что эта реплика невербальна, просто некий звук, но я понимаю его смысл, и это самое главное!

Д.М.: Ура! За родину!