Алексей АНДРЕЕВ

ОХОТА НА ГРЕБЕШКОВ

1995-1996 г., США

* * *

Привет, моя милая Кошка,
гуляющая сама по себе,
гулявшая когда-то по мне
мягкой своей ладошкой.

Я, твой Кот в Сапогах,
теперь у чертей на рогах –
чертям наставляют рожки
ихние черные кошки.

Средь них, поедающих Wiskas,
я кисну от скукоты:
нету, нету беленькой киски,
веселой и умной, как ты,

которая бродит сама по себе
в далеком городе на Неве,
а нагулявшись, дымит сигаретой,
читает мои простые сонеты,
а также книжку "Играем блюз",
и что-то мотает себе на ус.

Я тоже мотаю чего-то,
но тут еще есть работа –
перехитрить Людоеда.
Вот перехитрю – и уеду.

Не вечно же с ветром в мозгах
в геройских скакать Сапогах!
И я прикачу назад,
в каменный Ленин Град,

где самая милая Кошка
гуляет сама по себе,
где будет гулять по мне
та ласковая ладошка.

July, Leningrad – New-York

* * *

When you are drunk – be naked, far away
from things that work so well on sober days.

Or, coming back to consiousness, you'll miss
the smallest ones (like wallets, earrings, keys).
Meanwhile, you'll find some craters on your 'Porsсhe',
and strange design of windows and the porch
of neighbor Jenny's house; in microwave –
dead cat in milky puddles of aftershave...

Then, taking off your torn and stained jeans,
you'll ask yourself in vain: "What does it mean –
these purple stains?... And also – how and where
I put on this blue woman's underwear
over my own?... And who will tell me why
I've got both of my contacts in one eye?!...";
So, when you're drunk – be naked, far away
from things that serve you well on sober days!

Aug, M'town WV

* * *

Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река
высовывалась бы из-под моста, как из рукава – рука...

(И.Бродский)

Я хотел бы владеть небольшой гостиницей с рестораном.
Повара – китаец и грек, и пара испаноязычных официанток
хохотали бы всласть, когда, закатав рукава и штаны,
я спускался бы к ним
и сам себе пек блины.
Это было бы побережье с умеренным климатом, или даже
остров: не то чтоб курорт, но для любителей диких пляжей –
молодых еще пар, на недельку оставивших жен, мужей,
                                                       и весь Старо-Новый Свет.
Иногда с детьми –
от трех до семи лет.

Заезжие незнакомки строили бы мне глазки, но все напрасно:
старшая из колумбиек-официанток была бы непревосходимо прекрасна.
Младшая, впрочем, тоже. И не случалось бы дня,
чтоб сестры не подрались,
будучи влюблены в меня.

Главарь местной мафии не уважал бы моего пристрастья к пастелям,
но в разборках был бы всегда на моей стороне –
                                                       ведь только в моем отеле,
заходя пропустить со мной рюмочку,
                                             злой гений чувствовал бы себя как дома,
обсуждая "Порядок из Хаоса"
и "Искусство Любви" Фромма.

Иногда, во время зимы, становилось бы скучно –
я бы брал у бандита какой-нибудь самолет,
                                                    и с одним из его сподручных
улетал бы, и навещал друзей в новогодних столицах мира,
заодно закупаясь шпротами,
разным вином, и сыром.

А вернувшись, в тени у моря, и вовсе не залезая на горы,
я писал бы не скованные рифмой стихи
                                                на одном из тех языков, в которых
Неосуществимое Будущее, в Настоящем Будущем себя не нашедшее,
звучит легко и чуть грустно,
почти как Прошедшее.

Oct, M'town WV

Indian Summer

(песня девушки из племени "cу")

Я зарываю свой топор:
я полюбила ирокеза!
Хоть мы воюем до сих пор
с их племенем – но что за хеза!

Воюет пусть, кто не влюблен,
а я снимаю оперенье!
В бою я видела, как он
лук от меня отвел в смущенье...

И вот теперь грущу о нем,
в вигваме сидя на пороге.
Мы с ним, наверно, удерем
к моим знакомым из Черроки.

Вот только волчий плащ, один
из тех, что сшила летом мама,
да пару теплых мокасин
стащу у папочки-шамана.

Ну а топор... Пускай гниет,
зарытый у большой осины,...
завернутый в девять слоев
крепкой промасленной холстины.

Oct, M'town,
на церемонии зарывания топора.

* * *

Белый ворон кружит в небе,
всё летает надо мной.
И понуро черный лебедь
проплывает стороной.

А.Б., soc.culture.soviet

Скачет красная лягушка,
желтый заяц проскакал...
Эй, старушка, где же кружка?!
Вот и кончился наш бал!

Серый самолет "Балкана"
проплывает стороной –
садану в него с нагана,
и еще, мать, по одной!

Мимолетна в речке просинь –
кто-то с голубым лицом
проплывает к югу... Осень!
Лето кончилось! С концом!

Фиолетовые люди
дико пляшут и поют:
"Все! Абзац! Весны не будет!"
Вот такой вот неуют!

Краски все перемешались:
воробей – как апельсин...
Мать, вылазий-ка из шали,
наливай еще один!

Вот и черный снег слетает...
Ля! Да это ж мы горим!
Оfficer... Ну, так бывает...
За ценой не постоим!

Полисмэн, ты че, не русский?!
Ты не чуешь – "ля сентябрь"?
Да успеешь ты в кутузку,
ну присядь, глотни хотя б!

Че, глотнул? Пойдем наружу!
Видишь – белое "ку-ку"
в полосатом небе кружит?
Это – осень! Там, вверху!
Yeah?! Он наш, я говорю же!
Доливайте мужику.

Nov, M'town WV

Поза

Она
лежит на столе, чуть касаясь грудью
зеленки сукна.
Прогнувшись, как кошка,
                          с улыбкою Клеопатры.
Холмик правой лопатки
делается острей. Клык каблучка
покусывает окурок,
                      валяющийся на полу,
в то время как

лицо опускается ниже. Левая кисть
твердеет на зелени,
                       словно кленовый лист
из гипса. Крылья тонкого носа
дергаются – короткий вдох, и удар –

"Damn!"
Шар номер восемь
тормозит в сантиметре от лузы. М-да...

Встает, морщится –
           промахнулась-таки.
Эх ты, двоечница!
           Давай сюда кий.

Nov, M'town WV

* * *

"Чикаго лежит в снегу,
как..." – Как? Да никак!
Вам же сказали, как –
в снегу. Понятно? В снегу.

– Дак даже если в снегу:
"подобно, словно..." – Подобно?
Бессловно и бесподобно,
вот как лежат в снегу!

– Ну, дайте хотя бы деталь:
"вчерашний Sun-Times на панели..."
– Да что вы, совсем охренели?!
В снегу ведь! Какая деталь?!

– Но что-то должно быть в снегу!
Там... "легкое чувство печали..."
– Печаль? Вы б пошли, полежали,
сами-то в этом снегу!

– А... память? "Чикагский снег
вдруг напомнил мне Ваши..."
– Ага, "кастрюли с-под каши",
"белки за шторками век"...

– Так что же, совсем ни гу-гу?!
Представьте хоть! "Там, за окном..."
– Ну-ну, что же там за окном?
– Что-что... Чикаго в снегу!

Nov, Chicago IL

Гекзаметры

Снег! Наконец-то! Все стало светлее, и пахнет сосною...
Только больной или тормоз, да может, фанат "Си-плюс-плюса"
могут цинично спешить при такой красоте на работу,
не наслаждаясь живою гравюрой ноябрьского леса!

Что же, пора собираться и мне, ведь работа поэта –
то, что дают физ-мат. школа, пять весен мат-мех. факультета
и аспирантство по мат.обесу в двух институтах.
Тайное знание о врачевании душ мне открыто.

Форма всегда задана материалом: на крыше машины
хайку не влезет, уж не говоря о сестинах и стансах.
Но настоящий поэт никогда свои перья не сложит –
так говорю я себе, проходя по заснеженным стритам.

Много машин понаехало в город: вон та из Нью-Джерси,
вон номера Пеннсильвании и Мэрилэнда... Мой палец
мерзнет, зараза, но снова его отогревши в кармане,
я продолжаю писать на машинах Волшебное Слово.

Американцы ленивы, и стряхивать с крыши "Тойоты"
коврик из снега не будут, а если заметят три буквы,
что на снегу я оставил – решат, что ребенок соседский
выучил хвост алфавита, лишь "Z" написал как-то боком...

Хрупкая девушка в красном халате и белых носочках,
сделав последний затяг "беломориной" марихуаны,
выйдет одна на балкон где-то в Питтсбурге или в далеком Чикаго,
чтоб поразмыслить на тему: а что, если прыгуть отсюда –

треснет башка пополам или просто сломается шея?...
Тут и проедет внизу моё слово на крыше "Тойоты"!
Скуку развеет задорною галкой над буквою третьей,
грусть зачеркнет первой буквой, а средней, похожей на лиру,
добрые чувства пробудит, восславит любовь и свободу...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Много машин расписал я, и к соснам своим возвращаюсь.
Восемь последних штрихов – на капоте "Нисана" соседа.
Чарльз, мой сосед – сам писатель, знакомый с поэзией русской.
Слово прочтет, усмехнется, и в "Крогер" поедет. За пивом.

Nov, M'town WV

* * *

Маленьким мальчиком я собирал
камешки и ракушки
по берегам тех морей, к которым
"предки" возили меня.

В школе я слыл коллекционером
марок и денег старинных,
этих миниатюрных приветов
разных веков и стран.

Мой общежитский шкаф был оклеен
смытыми с сотен бутылок
марками водок, вин и портвейнов
и улыбками пив.

Позже, средь странствий – коллекция фенек,
память о чьих-то женах:
медный браслет-колокольчик, картонный
клоун, стеклянный слон...

Ныне же я собираю спички,
всюду краду коробочки:
с фабрики "Солнце", из баров Нью-Йорка,
даже в музее Дали.

Вот соберу два мешка – и сожгу их.
Что собирать после?
Не знаю пока... Может быть, пулеметы.
Или усатых жуков.

Nov, M'town WV

Skylight

Мармышке

Дом как дом – всего навалом.
В кране – времени вода.
Снизу мрачные подвалы
под названьем "Никогда".

Серым будням-стенам нужен
интерьер, как капюшон:
вот портрет с пометкой "Ужас",
вот диванчик "Хорошо"...

Ты гуляешь в доме этом,
вовсюда свой нос суешь.
"Что-то тут не так со светом," –
говоришь. И вверх идешь.

По ступенькам боли – к крыше.
Вот и дверка – на замке.
Значит, нету хода выше...
Только что там в потолке?

Ба! Среди чердачной пыли
там окошко в облака!
Слышишь? – мыши дождевые
пляшут на стекле канкан!

И гляди-ка – солнце вышло,
с солнцем – зайцев целый полк!
И с учетом зайцев мыши
перешли на рок'н'ролл!!!

Ты вернешься – кто-то спросит,
в склепе стен лелея тьму:
где тебя, мол, черти носят?
Не рассказывай ему.

Ну а если кто узнает,
скажет: "Вот дурной дизайн!
Только больше протекает..." –
ты не спорь, не рушь всех тайн.

Но всерьез иль понарошку –
постарайся не забыть,
то, что знают только кошки:
где-то в крыше есть окошко
под названьем "Может Быть".

May,
Brighton Beach NYC –
M'town WV

Охота на гребешков

Мармышке

Мы поедем с тобою ловить гребешков.
Гребешки – это верное дело!
Ты не тайка, твой дом – далеко-далеко,
но такого гибкого тела

и уменья так долго бывать под водой
на таких сумасшедших глубинах
нет, я думаю, ни у одной другой
с островов Золотого Тин-Тина.

И для многих живущих на этой губе
ты была бы просто находкой.
Уж не знаю, чего там внушила тебе
моя старая, битая лодка.

Но в нее ты опять принесешь свою снасть –
нож, мешок, поплавок и веревку.
И над рифом, разверзшим подводную пасть,
скажешь "стоп!", и обвяжешься ловко.

Мне напомнишь: "Присматривай за поплавком!"
Я отвечу: "Сто раз повторяешь..."
Ты же – выйдешь на нос, оттолкнешься легко...
Бог ты мой, как ты ловко ныряешь!

Светлый твой силуэт заскользит в глубине.
Вот и полон мешок гребешками!
Дерг веревки – и сверху, на тихой волне,
поплавок отвечает кивками.

Только я на него ни фига не смотрю,
о тебе позабыв совершенно –
у меня тут "Playboy", в нем дает интервью
старый русский поэт Yevtushenko!

Задыхаясь, ты дергаешь снова, сильней,
в голове твоей – слов неучтивых
эдакий караван, адресованный мне,
усыпленному солнцем и чтивом.

Ты всплыла бы сама, да ведь жалко добра!
И с одной из зловещих улыбок
ты решишь: "Ладно, милый..."; И сев на коралл,
будешь молча разглядывать рыбок.

Я проснусь, как разведчик – точь-в-точь через пять
незаметных часов. Что есть силы
потяну – ну и тяжесть! (Откуда мне знать –
ты мешок за коралл зацепила

и спокойно играешь в ракушки на дне,
удивляясь – чья сила шальная
раскачала весь риф и вредит тишине?
"А-а, веревка! Да-да, вспоминаю...")

И потом уже, в лодке, где сухо, тепло,
ты вдруг вынешь большого, как репка,
гребешка, и швырнешь его мне прямо в лоб,
перед тем, как обнять меня крепко.

Потечет моя кровь из пробитой башки
по холодной твоей, длинной шее...
Что вы смотрите, дурни?! У нас – гребешки!
Ничего нет на свете ценнее.

May-June, M'town WV