Юлия МОГИЛЕВЕР

НАВСТРЕЧУ СВЕТЛОМУ БУДУЩЕМУ

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА ЖИЗНИ

Рельсы стучат на стыках, несется поезд,
цокают, как копыта, его колеса,
это моя судьба набирает скорость.
Кто там за нами мчится во мгле белесой?

Толпы бегут за поездом, не отставая,
в криках их то ли просьбы, то ли угрозы,
сверху пикирует, гаркая, гарпий стая,
бесенята вспрыгивают на колеса.

Поезд моей судьбы на откос заносит,
нечисть снаружи воет, приникнув к окнам,
рельсы перед глазами свело вопросом,
кровью насытясь, вот-вот семафоры лопнут.

Поезд летит, и рельсы давно отстали,
те, кто бежали следом, застыли скорбно,
плач их плывет молитвою поминальной,
падает на вагоны дождем покорным.

Ангелы провожают мой грустный поезд,
я не узнала их вовремя почему-то,
зло и добро различить не сумела. То есть,
поезд мой никогда не уйдет отсюда.

Ржавчина в камень рельс с колесом спаяла,
и ни дороги больше, ни бездорожья.
Я бы пошла пешком, только нет вокзала,
все поезда ушли, да и судьбы тоже.

***

Скажем так: не очень воздушное пространство,
определяемое на карте бывшей одной шестой...
Нет. Сначала. Некая разновидность транса,
то ли синдром, то ли дух святой.
Называть это языком – нелепость,
слишком болит,
и не то, чтоб священный трепет –
скорее, петля и всхлип,
мозг, выдавливаемый из горла хрипом,
истекающий из пальцев сквозь кожу,
чтобы попасть в резонанс колебаниям мировых линий, ибо...
впрочем, если вы понимаете, о чем я, то вы – тоже.

***

Вот отыграю роль в Верховном Голливуде,
и это пространство тут же меня забудет,
в лучшем случае, переведет в архив.
Голос, черты лица, выражение глаз, стихи,
клубок перепутанных лево и право
растворятся в буквах Н, Е и Т. Нравы
у пространства юношески беспечны,
мол, не вижу в упор, обращайтесь в вечность,
если примут, конечно, помогут советом,
и снабдят горящей путевкой в Лету –
кстати, прекрасный курорт, река, песочек!
Спасибо, – я отвечаю, – мне очень
лестно, но воспользоваться вряд ли смогу,
поскольку я и так на берегу.
Тени тонут в песках зыбучих,
волны плещут, скрипят уключины,
Стикс, стихая, стекает в стихи
с онемевших губ по ушам глухим.

***

Как белка, кружась в колесе –
на пределе,
снуем – то пожни, то посей,
все при деле.
Год осень сменяет зимой,
век итожа,
и нового нет под луной
(она – тоже).
Вновь светом прикинулась тьма,
мягко стелет,
душе – и сума и тюрьма
в этом теле.
Ну да, драгоценнейший шанс,
о чем речь, но
жизнь, собственно, тем хороша,
что конечна.

***

Эй, проваливай, а меня не трогай,
что могу я знать про твою дорогу?
как пройти, да что впереди – на эти
странные вопросы нельзя ответить.
Ты откуда взялся, такой упрямый?
Объясни сначала, что значит – прямо,
хватит мне про улицу врать, дружище,
будто бы не знаю я, что ты ищешь –
цель да смысл выдумывать вы горазды,
а на самом деле всем нужно счастье,
но его, как водится, нет в природе,
вот и говорю я: напрасно ходишь,
безразлично как и куда, поверь ты –
все пути на свете приводят к смерти,
впрочем, и сиденье на месте тоже,
в этом, получается, мы похожи,
только лучше ждать, чем бродить кругами.
Улица? да вот она, под ногами...

***

Нет у меня ни зеленой, ни синей,
ни оранжевой, ни красной нитки.
Лишь черная и белая в моей корзине,
только ими узор мой выткан.

Лишь черная и белая, чет и нечет,
по и против часовой стрелки –
простенький выбор из Ничего и Нечего,
зеркало напротив зеркала.

Там, где против часовой – огоньки в памяти,
по – там бабушка еще надвое –
кости брошены, по воздуху летят покамест, и
не видать, которой гранью падают.

Я тончайшим кружевом украшу прошлое,
вам глянется оно розовым,
в быль добавлю небыли да сказок крошева –
историкам бальзам и философам.

По и против часовой пробегают годы,
черно-белые меняя темы.
Не порвать вам мои нитки, не уйти на свободу,
потому что я и есть – Время.

***

Солнце всходит на западе,
на востоке заходит.
Да, я нарушаю заповедь,
девятую, вроде:
лжесвидетельствуешь на ближнего –
значит, потом не сетуй
(то есть, на солнце и иже с ним,
в общем, стороны света).
Втемяшилось, мол, напраслину
возводить на силы природы –
дескать, что же вы, люди, да разве не
видите, что происходит?!
Что видеть-то? Благополучненько
девятки сменились нулями,
посрамив суеверия чушь, никак
не пороча прогресса знамя.
Наука во всеоружии,
компьютеры не зависли,
конца света не обнаружено.
Пронесло... (фи! не в этом же смысле!)
Клевещешь на человечество,
вопишь: идиоты все вы,
и не различаешь с младенчества,
где право у нас, где лево!

А я, Кассандрой на паперти,
ору – нелепый уродец –
глядите: встает на западе,
на востоке заходит!...

НАСТУПЛЕНИЮ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Вот так и идем сквозь жизнь
в доспехах из сплава лжи,
наивности и неверья,
пред нами просторы прерий,
зажатые в закоулках.
Заветные наши шкатулки
забиты чистейшей грезой
из золота и навоза.
Мы – зрители на котурнах,
себе аплодируем бурно,
не менее дружно освищем.
В ковчеге с пробитым днищем
в грядущее гордо шпарим –
и музы себе, и твари.
Прикинув, что жмут скрижали,
мы их на граффити сменяли
в общественном туалете.
И разницы не заметив,
сморкаясь, глядим на звезды –
мол, Господи, что ж Ты создал?!

***

В судорожных попытках расставить буквы и цифры,
чтобы спасти от развала структуру со строгим названьем инфра
(-красная или может быть, пре-), когда не возопишь: по коням!
хотя за спиной гундосит нагло погоня –
погань непуганая, то погон, то гопник – гниль, гнус болотный,
вовсе не Четверо Тех – Апокалипсис благородней,
он возвышает до ужаса, вроде, так легче гибнуть,
чем захлебнувшись чужой блевотиной, в общем, мы б не
пожелали себе и свету такой кончины,
вот и зовем впопыхах сантехника – пусть починит,
что-то душа, мол, ноет, ей козни противней казни,
грозный образ милей, чем грязное безобразье.
Но торопясь, незаметно сбились с пути мы –
так что давно уж нет гонителей и гонимых,
вместе вперед несемся единой стаей,
сами себя заплевывая и сгрызая,
самоотверженно ноздри держа по ветру,
сам себя выследишь – в глотку клыки – с приветом! –
вот и словил вожделенный лишний билетик!

ПО КЛАССУ РОЯЛЯ

Не подумай, что я на жалость бью,
будто совесть моя чиста,
только, Господи, ну пожалуйста,
объясни, как можно – с листа,
как – не вывихнув челюсть в гамме,
и аккорды не разучив –
чтоб и правой и левой сыграли мы,
Твой не перевирая мотив?
Пальцы лупят плашмя по клавишам,
да и слух не ахти какой,
Ты, страдальчески морщась, ставишь нам
балл, постыдно непроходной.
Раскрутив крещендо по-быстрому,
ноты скачут – рябит в глазах.
День заканчивается фортиссимо.
Три звезды. Пересдать нельзя.

ПЕСЕНКА ЖАННЫ Д'АРК

Тьма опускается сверху на лица без проблеска света.
Если мне что-то не нравится в принципе – вот оно это.

Но выбирать не дано, и приходится штопать прорехи –
свечку иконе Святой Богородицы, меч и доспехи.

Что разбираться, где ложно, где истинно, ересь ли, вера?
Светится истина нимбом над лысиной у лицемера.

Дышлом закон, духа на дух не надо безжизненной букве,
совесть залатана нужной цитатой, в белилах хоругви.

И не узнать ни пароля ни отзыва горсточке пепла.
То ли судьба разгорается розовым, то ли ослепла...

VIA DOLOROSA

Каждый проходит своей дорогой скорби и боли,
пытаясь приладить свои вопросы к чужим ответам,
но то ли время напряжено пружиной прижатой, то ли
непродуктивен и бесперспективен метод.
Каждый бредет по проволоке в пространстве,
по многоточиям, прочеркам и пробелам,
кланяясь, проклиная, ловя свой шанс, ведь
боль – это индикатор, компас, вделанный в тело.
Вправо шагнешь или влево – без предупрежденья
бьет как всегда без промаха ангел-охранник.
Цель – исцелить всецело, как Авиценна
и как могила горбатого – все мирозданье.
А ради этого нас, пропадающих по одиночке,
выловить за ушко да на солнышко, чтобы в итоге
все закорючки судеб сложились в строчки –

каждый себе выбирает сам и статьи и сроки.

ДОПОЛНЕНИЕ К ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Что означает – "времени нет"
там, где действительно времени нет,
там, где все заняты, но статичны?
Координаты им безразличны,
поскольку сами они вовне.

Вот предположим – Вы родились
координатой, допустим, Х –
вверх или вниз по оси движенье
для Вас вообще не имеет значенья,
потому что Вы – это ось абсцисс.

Каждый по-своему мудр и туп,
каждый – системы своей продукт,
макро там мир у Вас или микро.
Живущим на плоскости Х и У
глупо рассказывать про высоту.

И получается, разницы нет
меж плоским миром и осью Z –
равно ущербны и те и эти,
тяжко на том и на этом свете.
На это открытье прошу патент.

К ТЕОРИИ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ

Сколько пространству нужно времени,
чтоб прорасти, как зерно из семени?
А времени сколько нужно пространства
для созданья иллюзии постоянства?
Когда обитатели данной системы
ощущают подвох, но вместе с тем и
доказать ничего не могут. Их вера
в то, что время действительно равномерно,
стала общим местом, опираясь всецело
на мелькание цифр или дерганье стрелок,
утверждая, что высший вселенский шифр –
это дерганье стрелок с мельканием цифр.
И некому крикнуть: не верьте, обман все!
Точно так же устроено и пространство.

***

Глубокоуважаемые джентльмены и леди!
Я вам хочу сообщить, что мы никуда не едем –
чешем на всех парах и не замечаем
вывеску, а на ней название: "Кольцевая".
Крутятся декорации все быстрее,
вертит кочан капусты шарнирной шеей,
от Марианской впадины до Эвереста
наш физкультурный цикл "езда на месте".
Имя эпохи рифмуется с отчужденьем,
так же, как с мельтешеньем, с нагроможденьем,
рвеньем, остервененьем и устраненьем.
День завершается, так что прошу прощенья.
Вы в развеселой уноситесь карусели,
я – Мэри Поппинс, мне видно вас еле-еле,
я вас зову, я рукой машу, но все тише
– нам не до жиру, – в ответ доносится, – нам бы выжить...

ЗИМНИЕ РАДОСТИ

Свет, свечение в сумерках с привкусом яблок,
с запахом печки, шипеньем цветущей спички,
с голосом маленькой, вечно замерзшей птички,
обреченной из-за названия мучаться – бедный зяблик!
Впрочем, кто это может знать, как там зяблику пелось? –
просто ниточка ассоциаций, фигура речи,
лучик света, ткнувший в дрожащий комок у печки –
это я прижимаюсь к ней благодарно – уже согрелась.
Свежий воздух, необходимый ребенку, в ледышку застудит душу,
наплевав на шубу, валенки и платок, на злую кличку "кулема".
Зубы выбивают дробь о слово "гулять". Как прекрасно дома!
Отдайте холоду холодово, зиме – коченеть снаружи,
неспроста ведь мороз, мразь и мерзость – единый корень!
Только свет из-под дверцы, да запах антоновки от оттаявшей шубки,
только соблазн приоткрыть, как обычно, влекущий и жуткий –
только это железное счастье стихами гудит в коридоре:

Мать на рынок уходила,
Дочке Лене говорила:
Печку, Леночка, не тронь,
Жжется, Леночка огонь...

***

"Да будет свет!"
Бытие (1,3)

"Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик вот спит.
Фонарщик вот спит, моя радость, а я не при чем."
Б. Окуджава

Мне не нравится ваш дом – всюду тьма,
я слыхала, есть получше дома –
занавесочки, дымок над трубой,
там тщету не называют судьбой.

Мне не нравится ваш дом – тлен и смрад,
мне неважно, кто тут прав-виноват,
вам не сватья, не кума, не родня,
я – проездом, отпустите меня.

Мне не нравится ваш дом, я уйду,
ваш очаг давно ветрами задут,
двери настежь, нараспашку душа,
и часы то отстают, то спешат.

Тот, кто строил, обещал – будет свет!
Но фонарщика с тех пор нет как нет,
или, может, перебои с огнем...
Кто ответит, если все – не при чем?

Я устала, этот дом мне чужой,
ишь, как вспыхнули мосты за спиной,
только держит насмерть – не убежишь! –
тонкий жгутик от души до души.

***

Каково ненаписанному стиху
бормотать непридуманную строку,
и за рифмы ненайденные уцепясь,
выкарабкиваться самому из себя.
Ошалев от возможностей, рвется Пегас
от страницы "да будет!" в главу "на фига?".
Из страны "нет и не было" в землю "путем",
спотыкаясь об истины, с ним побредем.
Из бессчетных ходов выбирая один,
как всегда второпях на воде наследим.
Недопойманный стих захлебнется строкой,
и опять благодать по-над Летой-рекой.