Геннадий РЯБОВ

из архивов журнала ЛИМБ

ПАМЯТЬ

Все проходит – и радость, и горе;
Но навеки останутся пусть
От беды – чуть заметная горечь,
От любви – только светлая грусть.

Пусть тревожит меня понемногу
Все, что нажил и что прокутил:
Если я не запомнил дорогу,
Значит – не было вовсе пути.

Сердце, правда, болит почему-то,
Да не спится, порой, до утра.
Но не надо за эти минуты
Проклинать все, что было вчера.

И не надо искать виноватых
В неизбежном добре или зле.
Память – вечная наша расплата
Лишь за то, что живем на земле.

ОКТЯБРЬ

Листом опавшим год прошелестел;
Вот-вот от снега поседеет поле.
Подвластная отнюдь не нашей воле,
Земля – снежинка меж небесных тел.

Она, смыкая годовой свой круг,
Срок отмеряет скупо и безлико:
От первого младенческого крика
До сложенных крестообразно рук.

И как бы не казался нам суров
Порядок и безжалостный, и грубый,
Бесстрастны Небеса – что им Гекуба?
Ну, кто мы в бесконечности миров?

Кому еще понятны и важны
Тревожащие нас воспоминанья,
Все наши беспросветные стенанья,
Заботы, чувства, помыслы и сны?..

Есть высший смысл, сокрытый от людей,
В бессмысленном кружении планеты.
В том, что должны отведать воду Леты
Все в равной мере – гений и злодей.

Забвенье всем назначено судьбой.
А это значит, что в конце дороги
Любой из нас подводит все итоги
И отвечает сам перед собой.

А это значит, что когда и где б
Рожден земною женщиной ты не был –
Живи, как можешь.
Ешь насущный хлеб.
И радуйся и осени, и снегу.

MEMENTO MORI

Пахнет свежеструганной сосною,
Сверху глухо сыплется земля...
Разложил Творец передо мною
Все мои счета и векселя.

Все ошибки, все мои проступки,
Все просчеты с точностью до дня.
И молчит Господь, поджавши губки,
И с усмешкой смотрит на меня.

Ну, и я молчу – а что ответить?
Знаю сам про все свои грехи.
Что я делать мог на этом свете? –
Сочинять ненужные стихи.

Но уменье это, как ни грустно,
Счастья никому не принесло.
Знаю, что измен тяжелый груз мой
Перевесит рифмы ремесло.

И отвечу я за безрассудство,
За любовь, за женщин, за вино...
Демиург, верши скорее суд свой –
Я себя казнил уже давно.

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

Всемогущий Отец, укрепи мою душу.
Признаюсь: я не мог ожидать,
Что в последний момент так отчаянно струшу –
После подлой измены жида.
Думал я, что способен на тяжкие муки
Ради бедных заблудших овец...
Чтоб гвоздями мои не калечили руки,
Заступись, непреклонный Отец.

Думал души людей отобрать у Денницы,
Отогреть у святого огня.
Пусть не все, пусть немногие, пусть единицы, –
Но они понимали меня.
Знаю сам: большинство поклоняется Змею,
И спасти их могу только я,
Но молю тебя, Отче, – насколько умею:
-Минет пусть меня чаша сия.

А того, что свершил я, ужель не довольно?
Знаешь, Отче, как я не хочу
В тридцать три умирать? Как обидно и больно
Добровольно идти к палачу?
Видно, крест – для меня непосильное бремя.
Пожалей свое чадо, Отец:
Ненадолго, хотя бы на малое время,
Отодвинь мой терновый венец.

Уведи далеко от зловещего сада.
Я тебя умоляю:
-Скорей!..
Черт с тобой... Будь, что будет. Иного не надо...
Рядом крики и свет фонарей.
Страх проходит, во мне совершается чудо –
Я уже поднимаюсь с земли:
- Мир вам, дети мои.
Здравствуй, брат мой Иуда.
Отвечайте: за кем вы пришли?..

* * *

Мир вот-вот накренится и рухнет.
Предвкушая пришествие Тьмы,
Как всегда соберемся на кухне –
Попируем во время чумы.

Звон бокалов и дым коромыслом;
На десерт – потасовка ли, секс...
Люди мечутся в поисках смысла
Меж различных конфессий и сект.

И насилуя плоть и сознанье,
Ошибаясь в пути без конца,
Каждый строит свое Мирозданье,
Претендуя на лавры Творца.

А душе до того сиротливо,
Неприютно душе – хоть кричи...
Вечно тщится наивная Клио
Хоть чему-нибудь нас научить!

Ведь под утро сквозь хриплые споры,
Сквозь пары алкоголя и мат
Прорастают в нас древние споры:
Манихей... альбигоец... кармат...

Это было. Все было от века.
Кто повинен в том – Бог или Бес? –
Не меняется суть человека,
Невзирая на бурный прогресс.

А в итоге... А что же в итоге?
Продираясь сквозь липкую тьму,
В суете забывая о Боге,
Снова ищем дорогу к Нему...

19 ОКТЯБРЯ

Вариации на темы А.С.П.

"Роняет лес багряный свой убор,
Заплаты листьев обрывает ветер –
И под ногами в предвечернем свете
Пылает несгораемый костер.
Трещит листва – в огне моя душа:
Виновен я в сезонном произволе.
И в том, что снова, гибелью дыша,
Сребрит мороз увянувшее поле."

Сребрит мороз увянувшее поле…
А я роняю рифмы на поля
Бульварной сплетницы за три рубля –
Озимые мои… Сдурел я что ли?
Бессонница. Ворочаюсь. Один.
Жена и дети спозаранку в школе.
Я жду, когда сквозь габардин гардин
Проглянет день, как будто поневоле…

"Проглянет день, как будто поневоле.
Он сомкнутые вежды отворит
Лениво. От зари и до зари
Прободрствует он три часа – не боле.
Прозрачен, невесом – навеян снами –
Едва взойдя, неярок и неспор,
Недолгий свет опять простится с нами
И скроется за край окружных гор."

И скроется? За край окружных гор?..
Что ж – будто горы – питерские тучи
На горизонте. Я рукой трясучей
Из горки мрачно выдерну «Кагор».
Знобит. И кашель. Надо бы к врачу…
Но я приму проверенное зелье
И радиатор масляный включу –
Пылай, камин, в моей пустынной келье!

"Пылай, камин, в моей пустынной келье!
Гори, огонь, взвивайся до небес.
Багряный огнь, багряный лист, багряный лес –
Разгульное греховное веселье…
Пусть одинокий скит уныл и тесен,
Мне мило все, что вижу я вокруг:
Ты, мой камин, – Харон весенних песен;
А ты, вино, осенней стужи друг…"

А ты, вино, осенней стужи друг…
И хрен с ним, с кашлем – мне вино поможет!
Ну, что, жена? Нашел заначку все же
Твой непутевый пьяница-супруг…
Повыше одеяло натяну –
Согреюсь. Но темно, как в подземелье.
Винишко, перед тем, как я сосну,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье…

"Пролей мне в грудь отрадное похмелье, –
Залей огонь, бушующий в крови,
Где на костях хладеющей любви
Любовь младая правит новоселье…
Я оживу, как лес весной – и вдруг
Евтерпа явится и нежно поцелует,
И лаской вдохновение дарует –
Минутное забвенье горьких мук…"

Минутное забвенье горьких мук
Безвременья, безденежья, бесстишья…
Чтоб не вставать и не готовить пищу,
Плету «венок», не покладая рук.
И представляю, что такое – счастье:
Тишь. Благодать. Кладбищенский забор.
А надо мной – легко и безучастно –
Роняет лес багряный свой убор…

* * *

Плод познанья до зерен обкусан –
Век теперь мне расхлебывать кашу.
Красноватые искорки пляшут
В немигающих глазках искуса.
Мол, отныне, рожденный из праха,
Будешь прахом. И будешь от страха
Ты придумывать веру в Исуса,
Чтоб затем уповать на Аллаха.
А твоя непотребная девка
Будет в муках рожать недоумков.
Ну, куда ж ты теперь? Надоумь-ка!-
Он глядит с неприкрытой издевкой...

Гад меня разыграл, как по нотам.
Был уверен, что я отчего-то
Не терплю поволоки покоя
В безмятежных глазах идиота.
Что округлости юной туземки –
Скоро я к ним притронусь рукою –
Мне важнее, чем тусклые зенки –
Эта вечная рабская квота.
Я поставил на нечет и червы:
Настоящее счастье мужчины –
Лишь игра. Что мне муки и черви,
Что сожрут меня после кончины!..

Минет вечность. Мои пра-пра-дети
Будут яростно спорить, решая:
Это высшая глупость на свете
Или – все же – отвага большая.
Бесполезные диспуты, право...
Интересно, что выбрали вы бы?
Ну, а я в первый раз выбрал право
Делать каждому собственный выбор...

ЛЕТАТЬ

Восьмой этаж. Балкон. Учусь летать:
Через перила перекинул ноги,
Сижу, курю… Абсурд – в мои лета
Мечтать о том, что есть удел немногих...

Смотрю не вниз – гляжу на облака:
Бог, видно, тоже курит сигарету.
Как легок дым! – в полете жизнь легка…
Но не дает проверить лемму эту
Моя в перила вросшая рука.

Окурок – вниз. Разжал другой рукой
Я пять своих окостеневших перьев.
Наклон вперед… Еще чуть-чуть… Теперь я
Изведаю свободу и покой.

Взовьется к небу мои короткий крик
Восторга – от полета принародно.
Полета?.. Назовите как угодно.
Паденье? Да. Зато оно свободно!
И безразлично – вечность или миг…

…Щелчок замка.
В прихожей – в полумгле –
Твой силуэт. Ты с улицы влетела…

Обратно в будни перекинув тело,
Я возвращаюсь ползать по земле…