Петрович с утра
мастерит икебану,
поскольку Петровичу
по барабану
все, что творится
не в нем
этим божественным
днем.
Икебана готова –
пушистая как снегирь,
бесполезная как корова
без вымя или стихи
без читателя.
Ну ее к матери, –
решает Петрович и швыряет в окно
плод своего старания,
поскольку ему все равно,
как уже заявлялось ранее.
А утро трепещет.
Утро зовет любого
напялить вещи
поношенные или новые,
вступить в ботинки,
зажмуриться
и, яркой картинкой,
вывалиться на улицу.
Петрович делает шаг
к шкафу, и как ишак
начинает ржать,
му-мукать, ме-мекать, –
здесь его
покидают Немини.
Просто человеку
становится весело
время от времени.
Конечно, первое дело
при выходе – спотыкон
об икебану, прилетелую
из окон
пятого этажа. Да! Тут еще
живут настоящие люди, не понарошку
думающие о будущем
и помнящие о прошлом.
Тротуар. Зебра? Ага, вот она!
Тротуар. Зебра? Зебры не предусмотрено.
Голубь. Корочка хлеба.
Небо.
Небо. Карниз.
Закрепилась птица.
Кушает. Чуточку вниз.
Окна... Господи, что там творится!?
Люди
немедленно отъезжают,
когда они голиком, –
Петрович решает
и легким пинком
будит
развалившегося на солнце
кота.
Идиллия.
Тра-та-та, –
выхлоп проезжего автомобиля.
И тишина,
и солнце.
Весна
пасется
овцой на заливных асфальтовых пустырях.
В пух и прах
разлетаются все, кто несется.
Дышать
продолжают те, которые не спешат.
Облака обволакивают
белыми бурунами,
слоновчатыми собаками,
собатчатыми слонами.
нежнее и убедительней
женской ласки.
«Не верю и не пиздите мне!»
Станиславский.
Полное перевоплощение,
думает наш герой,
в зеркале вообще не я,
а порой,
образец беспечного бытия,
однако, братцы,
зарекалась свинья
в грязи не валяться.