Есть Подруги, есть Вы, Мадонна.
Чей-то взгляд. И Ваш небесный взор
искренне, медлительно, бездонно.
Чья-то хата есть. И Ваш Шатер.
Чей-то след клейма, как после оспы.
Чья-то теснота. И наш простор.
Отличить нам только удалось бы
стан от стона, грезу от грозы,
зов небес от меркантильной просьбы,
слезы лжи от горечи росы,
песни пастухов от рева стада,
и в чью сторону солгут весы.
Есть трущобы городского ада
и в раю для милых шалаши,
где платить за ренту тоже надо,
где из сейфов золотом души
мы оплачиваем грозы наши,
так что расплатиться разреши.
Радость обоюдную познавши,
есть паренья встречных лепестков.
Ну, а как же иначе? Весна же!
Есть ландшафты родственных лесков
и ручьи, которым я внимаю,
мчащиеся строчками стихов
над счастливой бездною, по краю
/о, пускай, но только не обидь!/
есть элегия к Восьмому Маю,
и ответ – к Июню, может быть,
что естественно для наших писем,
и, как видим мы, все крепче нить
что сошьет мечты, коль ты зависим
от небес. И есть наказ Христа
скрещивать в любви порывы к высям.
Есть среди высоток – Высота.
Есть валькирии и есть ликурги,
И – Добро... И это неспроста.
Вы сказали: “Не сыграть ли в жмурки?”
И глаза мне завязал Нью-Йорк,
Чтобы Вас искал я в Регенсбурге.
И, незрячий, видел я восторг,
и, глухой, я тишину услышал
с Вашими глазами...